Прогулки по истории химии

Третьим лауреатом Нобелевской премии по химии за 1996 год был физик. Он родился 6 июня 1943 года, в многодетной и обеспеченной семье. Много детей было и в семьях обоих его дедов. Один из них был богатым мебельным фабрикантом, второй начал простым столяром и поднялся до должности исполнительного директора группы из нескольких компаний. В детстве Ричард не сомневался, что Канзас-Сити в штате Миссури — это и есть центр известной вселенной; впрочем, так думают почти все дети. Имя же ему дали в честь английского короля Ричарда Львиное Сердце.

«Cимметрия, космос, звезды и С₆₀» — так назвал свою лекцию Харолд Уолтер Крото, второй из трех ученых, получивших в 1996 году Нобелевскую премию за открытие фуллеренов.

Исследователи пришли к выводу, что молекула со строением усеченного икосаэдра С₆₀ должна быть химически устойчивой и в случае синтеза этого соединения с ним можно будет работать, как
с обычным веществом. Так и случилось после открытия в 1985 году фуллеренов, за что в 1996 году Роберт Кёрл, Харольд Крото и Ричард Смоли получили Нобелевскую премию по химии.

Профессор Сало Гроновиц, представлявший Олу при вручении Нобелевской премии, сказал, что его открытие «стало одним из краеугольных камней в теории строения органических соединений». Немного найдется химиков, удостоенных такой похвалы.

Свою нобелевскую лекцию Портер закончил образным сравнением. «Первая установка импульсного фотолиза, — сказал он, — давала временнóе разрешение, измеряемое миллисекундами. Последующие успешно работали в микросекундной области, а сейчас уже возможен наносекундный импульсный фотолиз. Это очень короткий временной интервал. Если проводить опыты каждую наносекунду, то результатов, полученных в течение нескольких секунд, будет достаточно, чтобы заполнить все книги и журналы в мире. Прогресс в методах исследования, например распространение химических экспериментов на область очень коротких времен, значительно увеличивает число вопросов, которые мы можем поставить природе, и число опытов, которые следует провести.

Эйген родился 9 мая 1927 в Бохуме, близ Дюссельдорфа, в семье музыканта Эрнста Эйгена и Хедвиги Эйген (в девичестве Фельд). На войне погиб брат Эйгена, а сам он был вынужден отказаться от музыкальной карьеры, о которой мечтал. Закончив гуманитарную гимназию, Манфред осенью 1945 года начал изучать физику и химию в университете Георга Августа в Гёттингене. В 1951 году он получил степень доктора и два года проработал в этом университете на факультете физической химии, а потом перешел в Институт физической химии Общества Макса Планка. В 1957 году Эйген стал членом Общества Макса Планка, в 1964 году возглавил его, в 1967 году был избран на три года директором-распорядителем Института и в том же году получил Нобелевскую премию по химии «за исследование сверхбыстрых химических реакций». Ему было тогда всего 40 лет — редкий случай для нобелевского лауреата по химии.

Женева, 1955 год, Международная конференция по мирному использованию атомной энергии. Очередной докладчик выходит на трибуну с чемоданом, вынимает из него старую обувь и сообщает, что ее носил житель Северной Америки 9500 лет назад. Затем достает обломок деревянного весла и говорит, что оно изготовлено в Древнем Египте 3000 лет назад. Докладчик — американский физикохимик Фрэнк Уиллард Либби, будущий нобелевский лауреат.

Согласно справочнику К.В.Вацуро и Г.Л.Мищенко «Именные реакции в органической химии» (Москва: Химия, 1976), английский химик Роберт Робинсон — один из наиболее выдающихся химиков-органиков. Его имя фигурирует (часто с соавторами) в десяти именных реакциях. Больше только у классика органической химии Эмиля Германа Фишера (1852—1919).

C присуждением Нобелевской премии по химии за 1943 год «за работы по использованию изотопов в качестве индикаторов при изучении химических процессов» была связана проблема: какую страну представляет лауреат? Дьёрдь Хевеши в своих публикациях по-немецки всегда писал von Hevesy. Однако его никогда не называли немецким химиком. Так кто же он?

будет пестреть восклицательными знаками. В одной семье пять Нобелевских премий; сама Мария — единственный ученый, удостоенный Нобелевской премии и по физике, и по химии, почетный член ста шести учреждений, академий и научных обществ. Ее жизнь была счастливой и трагической — радость работы, страшное горе, и травля, и предательство, и болезнь...

Не все лауреаты Нобелевской премии по химии были химиками — Резерфорд, например, был физиком. Но он впервые расщепил атом, что оказало огромное влияние на философию химии. Сам Резерфорд химию наукой вообще не считал: «Наука — это либо физика, либо собирание марок».

Лауреат Нобелевской премии по химии за 1934 год «за открытие тяжелого водорода» Гарольд Клейтон Юри не так известен, как Мария Кюри или Эрнест Резерфорд. Однако на церемонии награждения председатель Нобелевского комитета сказал, что открытие Юри «серьезным образом нарушает безмятежное развитие химии, которое наблюдается уже длительное время. Потому что оно создает для химиков серьезные трудности».

В середине ХХ века советская власть, покончив со свободой творчества в литературе, театре и музыке, решила построить биологию, физику и химию. Как когда-то инквизиторы выискивали ересь — отклонения от «единственно правильного» христианства, так в сталинские годы новые инквизиторы выискивали отклонения от другой религии — «единственно правильного марксизма-ленинизма».

Имя Иоганна Карла Вильгельма Фердинанда Тимана связано с химией душистых веществ. Тиман известен также синтезом кофеина, выяснением структуры глюкозамина и детальным изучением терпенов. В его честь назван редкий минерал тиманит HgSe.

Сейчас имя австрийского химика знакомо специалистам в области редкоземельных элементов. А когда-то он был известен по всему миру. Потом его затмила слава Эдисона, и не случайно — оба имени связаны с искусственным освещением.

C именем Айры Ремсена связаны две несправедливости. На сотнях русскоязычных сайтов можно прочитать: «Айра Ремсен — женщина-химик, участвовала в получении сахарина и даже написала книгу — пособие для химиков по работе и получению консерваторов». Умиляют и неведомые «консерваторы», и слово «даже», а главное — то, что авторы путают мужское имя Айра с женским Айрин и ленятся найти его фото — с мощными бакенбардами! Вторая несправедливость посерьезнее...

Жизнь немецкого химика и алхимика Иоганна Рудольфа Глаубера (1604—1670) пришлась на период расцвета ятрохимии. Эта наука своей основной задачей ставила приготовление лекарств. Фармакология в значительной степени определила жизнь Глаубера.Он чудом выжил во время эпидемии тифа, вылечился, благодаря воде целебного источника, и впоследствии выделил из этой воды ту самую "чудесную соль", с которой оказалось связано его имя.

В XVI веке закончился тысячелетний алхимический период и начался «период объединения», когда в химию влились иатрохимия — приготовление лекарств и «пневматическая химия» — свойства газов. В это время в химии работали и женщины.

Более 40% научных работников в российских академических институтах — женщины, хотя на самых верхних ступенях научно-административной пирамиды их меньше. Семь женщин-химиков — члены Академии наук. Среди 160 лауреатов Нобелевской премии по химии — четыре женщины. Но это сейчас; а что было раньше? Если химиками считать также алхимиков, то и среди них можно встретить немало женщин. Более того, именно они были первыми химиками.

Продолжение статьи И.А.Леенсона «Химические иероглифы: от древнего Египта до Лавуазье» (2013 №3)

Когда говорят «иероглиф», обычно вспоминают древнеегипетские стилизованные рисунки и таинственные китайские значки, обозначающие слоги, целые слова и понятия. Можно считать, что знаки любого алфавита — это тоже иероглифы, только они обозначают отдельные звуки. Тогда и уравнение химической реакции записывается иероглифами.

Первые химические знания люди получили, когда научились использовать огонь (обработка пищи, выплавка металлов, обжиг керамики), брожение сахаристых веществ и приготовление косметических составов. Косметикой пользовались в доисторические времена, а она невозможна без химии.

Алхимиков, работавших в Средние века , нельзя назвать учеными в современном смысле этого слова. Они руководствовались какими-то теориями, однако не делали попыток проверить их экспериментально. Они снова и снова повторяли манипуляции, пытаясь провести их «правильно». По представлениям алхимиков все, что нужно, уже было сказано жившими до них авторитетами. Для успеха необходимо только скрупулезно выполнять их заветы. Поэтому алхимию следует признать не наукой, а ремеслом и отчасти — искусством.

С древних времен до нас дошло рассуждение о разрезании яблока. Можно ли продолжать процесс деления (любого тела, конечно, а не только яблока) бесконечно, получая все более мелкие частицы? Или же на каком-то этапе мы получим такие крошечные тельца, которые дальше уже разделить нельзя? Во втором случае материя будет не сплошной, а зернистой.