Фантастика

В соседней избе до надрыва ревел младенец. Лес, вторя его крику, тянул неумолчную злую песню. Шелест листьев становился то человеческими голосами, то звоном колокольчиков. В такие ночи, когда бушевал Вой-Ветер, никто не спал. Малые детки рыдали как один, предчувствуя беду. Сколько Рута себя помнила, деревенские всегда после таких ночей недосчитывались цыплёнка, а то и телёнка. Да и ребятишек после захода солнца не пускали не то что во двор, а даже к окнам...

С обрыва открывался вид на снежное море. Бесконечные цепочки волнистых сугробов, ритмично колыхаясь, двигались к берегу. Лиловое солнце висело по-закатному низко. Далеко, почти у самого горизонта, виднелась темная кромка острова Ледяной Радуги...

«Помру, — думал Урру, — помру же…» Крыло болело. Ногу дергало и жгло. Распроклятая тварь, чертова кошка, ее-то ради мышей прикормили, но, конечно, чем мышей из земли выковыривать, легче же пытаться голубя поймать. Голубь — он же большо-о-ой… у-у-у, больно как, у-у-у…

У каждого человека есть своя дурацкая фишка. Кто-то собирает корейские марки, кто-то боится наступать на крышки колодцев, Геша Пересутин ходил на Плешку. Привычка бывать на блошином рынке появилась еще в школе. В младших классах он с одноклассниками бегал туда шалить, а в старших — начал чувствовать странную прелесть этого места...

— Просыпайся, земляк. Приехали.
Вадим разлепил глаза и посмотрел на таксиста. Тот был хмур, небрит и немолод; узловатые пальцы нетерпеливо барабанили по рулю с бордово-синей оплеткой. На лобовом стекле виднелись разводы — «дворники» неудачно растерли там что-то липкое...

— Доброе утро, Зульфия, свет очей моих.
— Джошуа, я предпочитаю, чтобы вы называли меня просто «Зульфия», — ответила электронная секретарша откуда-то с потолка и оскорбленно замолчала. Вечно она находит такое место для звука, чтобы максимально меня подавлять...

Когда мне впервые выпустили кишки, я испытал самый настоящий ужас. Долгие полминуты пытался запихать свои внутренности в распоротый живот, не понимая, зачем они во мне. А потом, вынырнув из пустоты, недоумевал, куда они делись. Я ощупывал свое тело — гладкое, без единого шрама, словно только что появился на свет...

Сейчас, когда уже ничего не исправить, многие винят в том, что случилось, министра соглашений Реджинальда Дена. Ведь именно Реджинальд запустил машину алхимика Фосса и написал те страшные, роковые слова. Другие полагают, что виноват один только Фосс, потому что спятивший алхимик затеял мериться силами с самим Творцом. Третьи — таких большинство — проклинают министров Регеборга, ставших жертвами собственного злого хитроумия...

Первым отреагировал коммуникатор. Завыл протяжно, забился как припадочный. Кофе выплеснулся из чашки на столешницу, прямо на ровненький квадратик шоколада, который я только-только собралась отправить в рот. Так, завтрак отменяется...

«…А явившись на твой зов в третий раз, чудовище заберет твое лицо — навечно!»
Наверное, если бы не крокодилья морда и ветвистые оленьи рога, Аё можно было бы назвать вполне симпатичным юношей..

— Ложись! Сказано это было так, что Бруно, не задумываясь, бухнулся лицом вниз. Над ним сильно хрустнуло, влажно вздохнуло. По спине ударили дождем горячие капли. Потом вдруг стало очень светло, хоть разглядывай каждый камешек у себя под носом...

— Скажите, пожалуйста, какая у вас сексуальная ориентация?
Женщина, сидевшая напротив, спокойно посмотрела мне в глаза, будто каждый день задавала такие вопросы. Похоже, так и было...

— Привет
— Привет-привет!
Я с размаху влетаю в объятия к Фэйт. Фэйт смеется:
— Давай тормози!
Я оглядываюсь по сторонам...

Восьмого апреля 1910 года ученик пятого класса Санкт-Петербургской 10-й казенной гимназии Коля Желтяков окончательно решил погубить свою бессмертную душу и начал приготовления к занятиям магией вуду. Другого способа повлиять на учителя математики Виссариона Ивановича Степанова, за глаза называемого Вистом, просто не оставалось...

И хотя легенды о миролюбии дельфинов, о том, что они спасают потерпевших кораблекрушения, об их стремлении помогать людям скорее не подтверждаются, фантасты активно содействовали появлению таких легенд.

В тот день по радио с самого утра то поздравляли со второй годовщиной Победы, то играли марши. Ближе к вечеру пришла в гости мамина подруга, тетя Хасмик, принесла домашний, только что испеченный лаваш. Верочка за зиму так подросла, что легко могла теперь дотягиваться до нижних ветвей черешни и шелковицы. Она утащила свою порцию в сад и первый раз в жизни залезла на дерево по-настоящему высоко — очень уж захотелось попировать в его кроне, заедая сочные ягоды теплым душистым хлебом. Черешня была хоть и ранняя, но крупная. Верочка ела, с любопытством разглядывая сверху заброшенный соседний участок. Там и сада-то не было — большущая глубокая воронка в земле, несколько чахнущих яблонь и кусты крыжовника, еле видные в зарослях бурьяна и лебеды. На дальнем конце участка стоял приземистый домик с заколоченной досками дверью.