Последний год знамения не радовали: внезапно случались природные катаклизмы, с которыми нечисть справлялась при помощи сильного колдовства, причем Водяной клялся, что озеро вышло из берегов не по его вине, а само по себе. Полевому тоже доставалось — на поля налетела воздушная армия саранчи, и, если бы не Баба Яга, окрестные деревни наверняка остались бы без урожая...
На мониторах зелеными мухами ползали знаки бесконечности — логотип хранилища эмоций. Фирменный цвет «травы в солнечный день» растекался по стенам и отражался в глазах офисной нингё.
— Тебе невыгодно снимать проценты. — Зрачки биоробота двигались, считывая информацию с внешней оболочки глаз. — Ты много теряешь...
Маленькую бандерольку запихали в почтовый ящик с таким усердием, что часть наклейки с адресом оказалась сорванной, а коричневая оберточная бумага в некоторых местах протерлась.
Олег молча смотрел на нее. Кот тоже. Даже хомячки перестали работать над повышением демографии и затихли.
Швейк открыл глаза и поморгал. Люди в белых халатах спросили, как он себя чувствует. Их было много, пять или шесть. Как во врачебной комиссии, объявившей его идиотом.
— Что я вам могу сказать, господа, — ответил Швейк, переменяя положение из лежачего в сидячее. — Чувствую себя так, будто заново родился.
— Вот и превосходно! — одобрил самый главный.
В кафе было безлюдно и тихо, как в провинциальном музее. Только у окна расположилась дама, похожая на фрекен Бок из мультика про Карлсона. Сходство, кстати, было поразительным.
— Давай вон за тот столик, там лучше ловит, — сказал Петя.
— Проблемы с Интернетом? — поинтересовалась я.
Иногда я представляю, как Стэн поднимается по лестнице, таща на плече лямку с ноутом. Лето, жара, рубашка прилипла к спине, девятый этаж, но этот придурок упорно игнорирует лифт.
Городская поликлиника. В кабинет хирурга распахнулась дверь, в проеме замаячил новый пациент.
— Проходите-проходите... Присаживайтесь... — бодро отозвался доктор, раскачиваясь в кресле. — Костыли можете положить рядом... Вот здесь... Давайте ваши листы... Так-так... Операция по восстановлению ноги?.. Правой?.. — Доктор привстал, словно не веря прочитанному, и еще раз оглядел посетителя. — Угу... Ну что же, раздевайтесь и ложитесь в капсулу регенерации!..
Тридцать первого декабря Баба-Яга с Кикиморой ждали новогодних подарков. На улице стоял крепкий мороз, зато в избе тепло с лихвой давала многотопливная плита, на которой с утра готовилось угощение. До Нового года оставалось три часа. Традиционно Дед Мороз одаривал нечисть в последнюю очередь, но лишь в том случае, если она не вредила людям. Яга с соседями без подарков не сидели. Самым замечательным было то, что Дед Мороз со Снегурочкой подарки для нечисти выбирали на свой вкус, всегда попадая в точку.
– Рома, ты куда смотрел?! Арматуру от кругляка не отличаешь? Заказывали мерную десятую, а тут что? — Усов поддел туфлей сплетение металлических хлыстов, вслушался в телефон, округлил глаза и рявкнул: — Уволю! Завтра же. Или в бетонщики переведу. Да, серьезно! Если завтра арматуры не будет... Ну ты понял.
Отключил сотовый и зашагал к вагончику по краю стройплощадки.
Когда Чиков остался без работы, друзья подарили ему стакан с землей и надписью «Муза».
— Ты же писатель, — сказали они бодро, намекая на шестисотстраничный роман «Дворъ» о династии потомственных клининг-менеджеров (дворников), плод бессонных чиковских ночей. — Тебе пригодится.
Чиков поставил стакан на полку и забыл, пока однажды из земли не проклюнулся росток с серым кубиком, а из кубика не вылез мужичок в синем костюме-тройке с крошечным чемоданчиком в руке.
От Веньки сбежал желудок.
Без предупреждения и не разрывая контракт. Просто утром, проснувшись, Венька привычно открыл живот, чтобы проверить, все ли органы уже явились… и желудка не обнаружил.
Он сел, ощущая внутри пустоту, и задумался. Бытовые неудобства значили не так уж много. Подумаешь, невозможно выпить утренний кофе (его бывший желудок все равно не принимал кофе!). Обезвоживание через трое суток и бесславная смерть — это пугало больше.
Ему снилась огромная лисья морда с большими добрыми глазами. Она раскрывала пасть и тянула язык, а Даниэль бежал прочь по белому пространству, которое сминалось складками, путалось под ногами простынёй. Он падал в постель, сжимался в дрожащий комочек, испуганно просыпался и хватал ртом затхлый воздух квартиры.
В соседней комнате сопели дети, наевшиеся в первый раз за месяц, а усталый Даниэль метался между сном и явью, между своей жизнью и огромной доброй лисой.