Дмитрий Иванович Писарев и российская наука

Слова и иллюзии гибнут,
факты остаются.

Д.И. Писарев

Кто был отцом российской науки? Отвечая на этот вопрос, кто-то вспомнит Петра Первого, решительно внедрявшего в России европейские нравы и порядки, а кто-то — ученого, поэта и просветителя Михаила Васильевича Ломоносова. Мало кому придет на ум Дмитрий Иванович Писарев (1840–1868), блестящий публицист и литературный критик, чьи статьи вдохновили многих российских юношей на занятия наукой. В октябре 2020 года исполняется 180 лет со дня его рождения.

Арестант-журналист

В первой половине XIX века научные штудии в России не пользовались особым уважением. «Он химик, он ботаник, князь Федор, мой племянник», — насмешливо говорит дама из «Горя от ума» о родственнике, учившемся в Педагогическом институте. Для нее это занятие, подобающее аптекарю, а не светскому человеку, и к тому же «упражнение в безверьи». Персонажи Грибоедова для нас не авторитеты, но и друг Пушкина Антон Дельвиг (1798–1831) написал небольшую поэму «К поэту-математику», посвященную вечной теме «физиков и лириков». В соответствии с духом времени Дельвиг отдавал пальму первенства лирикам и укорял героя за измену музам с холодной математикой. Конечно, существовали и другие точки зрения: и «князь Федор», и «поэт-математик» были списаны с натуры. Можно еще вспомнить Евгения Онегина, который «бранил Гомера, Феокрита, зато читал Адама Смита…». И все же увлечение науками представлялось чудачеством.

Однако в середине XIX века ситуация изменилась. На арену вышли талантливые представители не столь привилегированных слоев общества — разночинцы. У Тургенева в романе «Отцы и дети», опубликованном в 1862 году, появляется Евгений Базаров, который режет лягушек и считает, что химик для общества гораздо полезнее, чем поэт. Роман Тургенева и его герой приобрели огромную популярность среди разночинного юношества. Базаров сделался предметом для подражания, а занятия наукой стали уважаться. Однако все это бы осталось эфемерной модой, если бы не статьи Писарева.

Дмитрий Иванович Писарев родился 14 октября 1840 года по новому стилю, в селе Знаменское (Орловская губерния, ныне Липецкая область). Его родителями были небогатые помещики. Учился в столице; после окончания 3-й Петербургской гимназии поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, который окончил в 1861 году.

В 1858 году ради пополнения скудного студенческого кошелька Писарев начал сотрудничать с журналом «Рассвет», где публиковал библиографические обзоры и краткие рецензии на новые художественные произведения. Эта работа увлекала молодого человека гораздо больше, чем занятия филологией. А после окончания университета он стал писать для журнала «Русское слово».

Этот журнал издавал с 1859 года известный меценат граф Григорий Александрович Кушелев-Безбородко (1832–1870). Дела журнала были плохи, и для его спасения граф предложил пост главного редактора Григорию Евлампиевичу Благосветлову (1824–1880), литератору не слишком большого дарования, но хорошему организатору. Благосветлов сумел превратить журнал в популярное издание, приносящее доход. Секретом его успеха стало привлечение молодых сотрудников, в которых главный редактор распознал яркий талант. На первом месте среди них был, конечно, Д.И. Писарев. Но и другие сотрудники — В.А. Зайцев, Н.В. Соколов, Н.В. Шелгунов — высоко держали марку журнала.

Вскоре Кушелев-Безбородко потерял интерес к журналу и полностью передал его в руки Благосветлова, который сделал его вторым по значению (после «Современника») левым журналом России.

После окончания университета Д.И. Писарев не стал поступать на службу и выбрал жизнь профессионального литератора. В 1862 году в нелегальной студенческой типографии он издал брошюру в защиту А.И. Герцена, где призывал свергнуть династию Романовых. Суд приговорил автора к четырем с половиной годам заключения в Петропавловской крепости, где он и находился в 1862–1866 годах.

Матушка Писарева обратилась к генерал-губернатору Санкт-Петербурга с прошением, в котором писала, что она, беспомощная женщина, не имеет других средств к существованию, кроме гонораров, которые получает сын; поэтому почтительнейше просит его превосходительство разрешить ему работать над статьями и посылать их в журналы. Генерал-губернатор был сердобольным человеком и уважил просьбу вдовы, к счастью для российской литературы и науки.

Годы пребывания в крепости стали вершиной творчества Д.И. Писарева и высшей точкой его популярности среди российской молодежи.

Наша университетская наука

Одним из первых произведений, написанных в заключении, стала «Наша университетская наука», сочетавшая в себе черты публицистической статьи и художественного произведения о молодом человеке, который ищет свое место в жизни. В этом произведении выведено несколько ярких образов преподавателей. У каждого был реальный прототип; «один из наших университетов» — конечно, Санкт-Петербургский. С университетской наукой двадцатидвухлетний Писарев разделался безжалостно.

Вот, к примеру, доцент Креозотов: готов читать любой курс, который прикажет начальство, хоть древнюю историю, хоть новейшую, хоть историю Букеевской орды или Абиссинской империи. По каждому вопросу он излагает на лекциях свое личное мнение. Было бы прекрасно, если бы мнение основывалось на серьезном анализе материала. Но при всей его эрудиции на такой анализ Креозотов неспособен. «На каждом диспуте он делал множество возражений и замечаний, очень бесплодных, микроскопически мелких, но тем более показывавших, что специальный вопрос, разработанный магистрантом, известен ему по источникам, во всех мельчайших подробностях. И это обилие знаний лежало точно в сундуке; единственным ученым сочинением Креозотова была какая-то славянская мифология». Когда герой, желавший серьезно заняться исторической наукой, обратился к Креозотову за советом, тот порекомендовал ему «читать энциклопедию».

Другой доцент, Кавыляев, более скромен. Его лекции — дословный пересказ чужих пособий и монографий. Внести в них что-нибудь свое Кавыляев не может и не стремится.

Молодой приват-доцент Телицин искренне желает и сам заниматься наукой, и вдохновить на это своих учеников. Он очень трудолюбив и вообще хороший человек. Увы, склонности к самостоятельному мышлению у него нет. Его научный потолок — небольшие добавления и уточнения к трудам других исследователей.

Вернувшийся из-за границы молодой профессор Иронианский до определенного момента был кумиром студентов. Его публичные лекции собирали огромные аудитории. Он был в курсе достижений современной науки, лично общался с великими историками Запада. Казалось бы, именно с такими людьми связано будущее отечественной науки. Но однажды рассказчик купил сборник статей французского историка и нашел в нем две статьи, практически дословно, вплоть до оборотов речи, совпадающие с публичными лекциями профессора Иронианского. Павлиньи перья, которыми украшал себя кумир студентов, оказались заемными.

Иронианские могут быть очень полезными для науки слаборазвитой страны, поскольку являются проводниками и пропагандистами научной культуры стран более развитых. Они – просветители. Но их собственный творческий потенциал невелик. Едва ли западные историки, знакомством с которыми он хвалился, действительно видели в нем равного.

И наконец, самая интересная фигура: маститый профессор и академик Сварожич. Это умный человек, он обладает исключительным критическим мышлением, позволяющим видеть слабые стороны любой концепции «без всякого сострадания к ее красоте». Но, увы, неспособный к синтезу и генерированию сильных идей.

Писарев прозорливо раскрывает причину этой неспособности. Естественные и гуманитарные науки предъявляют различные требования к исследователям. Чтобы успешно заниматься гуманитарными науками, исследователь должен мысленно поставить себя на место тех, кого изучает, почувствовать их переживания. Сварожич на это неспособен. «Историк нуждается, правда, в трезвой критике, чтобы очистить факты от выдумок и случайных искажений, но настолько же, или, может быть, еще более, нуждается он в силе воображения и чувства. Эти последние свойства часто вводят историка в ошибки, и историческая картина оказывается неверною; но если бы не было этих свойств, тогда картины не было бы вовсе, тогда не существовало бы истории. Историк, подобный Сварожичу, не ошибается никогда, потому что никогда не бывает историком». Его исключительный интеллект пропадает впустую. Сварожичу, как пишет Писарев, следовало заниматься не гуманитарными, а естественными науками. Писарев полагает, что и сам Сварожич это понимал, но большое академическое жалованье и высокий авторитет в научных кругах не позволяли ему изменить свою жизнь.

Нужны ли ученикам экзамены

Картина Николая Ярошенко «Студента» (1881 г.) – это своего рода обобщенный портрет поколения новых людей, к которому принадлежал Д.И. Писарев, выпускник Санкт-Петербургского университета 1861 года

Во второй половине «Нашей университетской науки» автор излагает свои взгляды на школьное и высшее образование. Эти взгляды радикальны, а там, где автор говорит о высшем образовании, — весьма радикальны, даже по меркам нашего времени.

Идея Писарева о том, что основой школьного образования должна быть не латынь, а естественные науки, в наше время почти реализовалась. Правда, логическим центром школьного образования стали не естественные науки, а математика. Физика и химия в современной школе — это не анализ экспериментов и явлений, которые мы можем наблюдать в окружающем мире; это решение не слишком сложных математических задач. Математика просто заменила латынь.

Писарев, кроме того, считал, что в школе нужно изучать не классическую литературу, плохо понятную ученикам, а говорить о современной литературе. Эта проблема стоит и сегодня. Правда, литература, которая для Писарева была современной, теперь стала малопонятной ученикам классикой. И потому вошла в школьные программы.

Писарев полагал также, что историю в школе преподавать бессмысленно, поскольку это преподавание сводится к заучиванию дат и фамилий. Реальные исторические проблемы ученикам непонятны. Сам Дмитрий Иванович понимал историю очень широко. Для него история — это не только политические события, но и история экономических отношений, техники, культуры, искусства, науки. По существу, Писарев считал историю не научной дисциплиной, а углом зрения, под которым человек видит весь мир. Такая история для среднего школьника действительно неподъемна. Тем не менее предложение Писарева об отказе от изучения истории в школе выглядит более чем спорным.

Говорилось в «Нашей университетской науке» и о перегрузке учащихся. Во времена Писарева эта проблема стояла не менее остро, чем в наши дни, и вызывала не меньше эмоций.

Идеи Писарева о реформирования высшего образования были запредельно смелыми. Прежде всего, он предлагал отделить образование от профессиональной подготовки. Задача высшего (университетского) образования заключается вовсе не в том, чтобы готовить специалистов и давать знания, которые пригодятся в профессиональной деятельности. Его задача — сформировать мировоззрение человека, научить разбираться в проблемах, которые ставит перед людьми действительность.

«Не надо всем быть исследователями — с этим я совершенно согласен. Не всем надо быть популяризаторами науки, с этим я также согласен; но всякому, кто хочет быть в жизни деятельной личностью, а не страдательным материалом, всякому, говорю я, совершенно необходимо твердо усвоить себе и основательно передумать все те результаты общечеловеческой науки, которые могут иметь хоть какое-нибудь влияние на развитие наших житейских понятий и убеждений. Надо укрепить мысль чтением гениальнейших мыслителей, изучавших природу вообще и человечество в особенности, не тех мыслителей, которые старались выдумать из себя весь мир, а те, которые подмечали и открывали путем наблюдения и опыта вечные законы живых явлений. И надо, кроме того, постоянно поддерживать серьезным чтением живую связь между собственной мыслью и теми великими умами, которые из года в год своими постоянными трудами расширяют по разным направлениям всемирную область человеческого знания», — писал Дмитрий Иванович в другой своей статье «Промахи незрелой мысли».

Такая точка зрения в современном мире не в моде. Изучая ту или иную научную дисциплину, студент думает в первую очередь о том, пригодятся ли ему эти знания в профессиональной деятельности, повысят ли его конкурентоспособность на рынке труда. Однако в реальной жизни для хорошего специалиста нужны прежде всего хорошая голова и привычка к интеллектуальному труду. Если они есть, то специальные знания всегда можно приобрести самостоятельно. Поэтому школа должна давать ученикам не знания, полезные в жизни, а материал, освоение которого будет способствовать интеллектуальному росту учащихся.

В позднесоветские и раннепослесоветские времена была популярной идея о полезности ранней профилизации учащихся, создавалось много профильных классов. На практике это сводилось к тому, что в школу втискивалась вузовская программа. «Мои ученики знают предмет на уровне четвертого курса вуза», — с гордостью говорили преподаватели. Но возникает вопрос: зачем? Зачем один и тот же материал изучать дважды: первый раз в школе, второй в вузе? Не полезнее ли изучать то, что в вузе преподавать не будут? Это, кстати, хорошо понимали создатели наиболее сильных физматшкол, считавшие гуманитарное образование своих учеников важнейшим приоритетом.

Но система, которую предлагает Д.И. Писарев, будет работать только при одном условии: если ученику и студенту действительно интересно учиться. Если ему интересен сам процесс познания. Такой интерес становится массовым, лишь когда общество находится на подъеме.

Писарев считал необходимым отказаться от обязательного посещения лекций. И действительно, после изобретения книгопечатания Иоганном Гутенбергом слово преподавателя перестало быть главным источником информации. Лекции сегодня имеют смысл лишь в том случае, если профессор — яркая личность, способная передать студентам свое субъективное отношение к материалу. Таких профессоров очень немного, и в наше время технологии онлайн-обучения позволяют слушать их лекции в вузах разных городов огромной страны. А у большинства преподавателей задача более скромная: в диалоге на семинарах выявлять трудности в понимании темы и помогать студентам эти трудности преодолеть.

Еще одна радикальная идея Писарева — отменить экзамены и дипломы. Первая идея выглядит сомнительной. Подготовка к экзаменам помогает студенту связать в единое целое весь материал, изучавшийся в течение одного или нескольких семестров. И, вообще говоря, добросовестный студент должен быть сам заинтересован в объективной проверке усвоенных знаний. А вот идея отмены официальных дипломов выглядит привлекательно. В обществе, где диплом становится критерием, по которому работодатель оценивает квалификацию работника, неминуемо появляются способы фальсификации критерия: от банальной покупки «корочек» до покупки курсовых и дипломных работ. К сожалению, лучшего способа подтвердить свой уровень знаний, чем диплом о высшем образовании, общество пока не предлагает, но, возможно, это дело будущего.

Несмотря на отдельные завиральные идеи молодого автора, мы должны признать «Нашу университетскую науку» одной из вершин русской педагогической мысли. Она интересна не только современникам Писарева, но и нам.

«У Базаровых есть и знанье и воля»

Одной из самых любимых книг Д.И. Писарева был роман Тургенева «Отцы и дети». Этому роману и его главному герою Евгению Базарову Писарев посвятил несколько статей, которые оказали большое влияние на российское юношество и вдохновили многих молодых людей на занятия естественными науками.

Роман «Отцы и дети», написанный в конце 1850-х годов, опубликовал либеральный журнал «Русский вестник» в начале 1862 года. Он был сразу замечен и читателями, и литературной критикой. Правые критики дружно ругали Базарова, а обозреватель левого журнала «Современник» (уровень которого после смерти Добролюбова и ареста Чернышевского сильно снизился) М.А. Антонович расценил роман как пасквиль на молодое поколение. И тогда в защиту Базарова выступил Д.И. Писарев. Его статья «Базаров» была опубликована в № 3 журнала «Русское слово» за 1862 год — по горячим следам.

Евгений Базаров далеко не идеал, отмечает Д.И. Писарев. Но его потенциальные возможности огромны. И по масштабу своей личности он стоит намного выше других персонажей романа, в том числе и самого яркого представителя старшего поколения Павла Петровича Кирсанова. Отмечая непривлекательные черты героя, способные оттолкнуть чувствительных читателей, Писарев все же дает ему высокую оценку: «У Печориных есть воля без знания, у Рудиных — знанье без воли; у Базаровых есть и знанье и воля. Мысль и дело сливаются в одно твердое целое».

По мнению Д.И. Писарева, таким людям, как Базаров, делать в России пока нечего. Поэтому столь убедительно в художественном отношении выглядит смерть героя из-за нелепой случайности.

Эта оценка романа перекочевала в советские учебники по литературе для средней школы и стала в СССР общепринятой. Впрочем, злые языки говорили, что Базаров из романа Тургенева и Базаров из статей Писарева — это два разных Базарова. Тургеневский Базаров, в отличие от писаревского, вряд ли может вызвать восхищение у читателя.

К образу Базарова Писарев возвращается не раз. И особенно ценит в тургеневском герое стремление заниматься естественными науками. С его точки зрения, это наиболее эффективная в сложившейся исторической ситуации форма служения Отечеству. Вершиной этой линии творчества Дмитрия Ивановича Писарева стала статья «Реалисты», написанная в 1864 году и опубликованная в трех номерах журнала «Русское слово».

В этой обширной статье автор снова и снова возвращается к образу Базарова, защищает своего любимого героя от обвинений в цинизме, нечувствительности и жестокости. Но еще интереснее то, что он говорит о важности естественных наук. Биологи, физиологи, химики, физики, инженеры — настоящие герои нашего времени, считает Писарев. Разбирая прежних литературных героев, он сожалеет, что Печорин не нашел приложения своим силам в науке, но находит это простительным, поскольку Россия тогда еще не открыла для себя естествознание. А гуманитарные науки не настолько важны.

«Молодые люди… входят в храм науки и прежде всего попадают в преддверие, из которого расходятся в две противоположные стороны — в два коридора. Пойдешь налево — тебе покажут тысячи палисандровых дощечек и атласных лоскутков, которые тебе придется жевать для утоления умственного голода. А пойдешь направо — тебя накормят, оденут, обуют, обмоют и покажут, кроме того, как кормить, одевать, обувать и обмывать других людей. В левом, атласно-палисандровом отделении храма наук господствуют: историография Маколея и его бесчисленных даровитых и бездарных последователей, политическая экономия не менее бесчисленных учеников Мальтуса и Рикардо и, сверх того, пестрейшая толпа различных “прав”: римское, гражданское, государственное, уголовное и множество других… В правом отделении, напротив того, помещается изучение природы. Если бы молодым людям, вступающим в храм науки, ставили вопрос о двух коридорах так откровенно, как он поставлен здесь, то, разумеется, кому же была бы охота идти налево и жевать атлас? Но, к несчастью, к большому несчастью для молодых людей и для всего человечества, — все левое отделение битком набито сладкогласными сиренами… которые только тем и занимаются, что очаровывают и завлекают своим мелодическим пением неопытных посетителей великого храма. В правом отделении совсем нет сирен: во-первых, потому, что там вообще до сих пор мало обитателей, а во-вторых, и потому, что наличным обитателям решительно некогда заниматься песнопениями: один добывает какую-нибудь кислоту, другой анатомирует пузырчатую глисту, третий исследует химические свойства гуано, четвертый возится с коренным зубом какого-нибудь Elephas meridionalis (тогдашнее название южного мамонта. — Примеч. ред.), пятый прилаживает отрезанную лапку лягушки к гальванической батарее, шестой анализирует мочу помешанных людей и так далее, и так далее, все в том же прозаическом направлении».

«Мы желаем работать, говорят естествоиспытатели, а не фантазировать. Работа же наша состоит в изучении тех сторон природы, которые можно видеть, измерять и вычислять. Так рассуждают величайшие из современных натуралистов, и простота и разумность таких рассуждений так очевидны, так неотразимо действуют на все человеческие умы, даже на самые неразвитые, что перед трудами натуралиста преклоняются с невольным уважением люди всех политических партий».

Писарев хвалит немецких ученых, сожалеет, что среди русских немногие могут встать с ними вровень. И снова неожиданно современная нота: ответ патриотам, которые возмущаются, что русские ученые смеют публиковаться в иностранных журналах. «Некоторые настоящие исследователи, приносящие действительную пользу общечеловеческой науке, живут, правда, в русских городах и даже иногда носят русские фамилии, но их труды остаются для нашего общества мертвым и даже неизвестным капиталом. Наш академик Карл Эрнст фон Бэр считается во всей Европе одним из величайших эмбриологов нашего времени. Дарвин, Карл Фохт, Гексли всегда цитируют его мнения с особенным уважением. Льюис в своей “Физиологии обыденной жизни” ссылается на исследование Овсянникова о спинном мозге и Якубовича — о нервных клеточках. Французский ученый Беклар упоминает в своей физиологии о некоторых экспериментальных работах Боткина и Сеченова. Ну а мы? Мы, я чай, и понятия не имеем о том, что у нас могут существовать такие люди, которые в самом деле не шутя занимаются эмбриологиею, нервными клеточками и физиологическими опытами. Мы узнаем об этих людях из иностранных книг и чувствуем себя польщенными, точно будто мы сами не спим, а занимаемся делом. И вдруг, узнавши таким случайным образом о подвигах русских людей, какой-нибудь мыслитель из “Сына отечества” или из “Северной пчелы” вламывается в амбицию и заявляет жалобным голосом свою патриотическую претензию: “На что же, мол, это похоже? В России есть умные люди, а я, русский мыслитель и образованный человек, об этом ничего не знаю. Как же вам не грех так поступать, родимые специалисты? Зачем же вы пишете по-латыни или по-немецки? Вы должны писать по-русски…”»

Писарев не был принципиальным противником революционного преобразования мира, но, в отличие от Н.Г. Чернышевского, сомневался в близости победоносной революции и, наверное, был прав. Россия вступала на траекторию эволюционного развития, сопровождающегося развитием промышленности и модернизацией сельского хозяйства. А для этого стране были нужны специалисты, в том числе естествоиспытатели. И Писарев делал все возможное, чтобы поднять в глазах соотечественников престиж квалифицированного специалиста, в особенности престиж исследователя в области естественных наук.

Пропаганда Д.И. Писарева оказалась исключительно эффективной. Поколение, сформировавшееся на его статьях, вывело российскую науку на мировой уровень. Физики А.Г. Столетов (1839–1896) и Н.А. Умов (1846–1915), исследователь в области аэродинамики Н.Е. Жуковский (1847–1921), математик С.В. Ковалевская (1850–1891), биологи А.О. Ковалевский (1840–1901), В.О. Ковалевский (1842–1883), К.А. Тимирязев (1843–1920), И.И. Мечников (1845–1916), И.П. Павлов (1849–1936), геолог А.П. Карпинский (1847–1936), почвовед В.В. Докучаев (1846–1903), климатолог А.И. Воейков (1842–1916), географ и антрополог Д.Н. Анучин (1843–1923). Удивительно, но в этом списке нет химиков. Фраза Базарова о том, что химик для общества гораздо полезнее поэта, пропала впустую.

Следующее поколение российских исследователей было иным. Его в первом приближении можно разделить на две группы. Представители первой группы в молодости были революционерами-народниками: кристаллограф Е.С. Федоров (1853–1919), изобретатель Н.И. Кибальчич (1853–1881), натуралист Н.А. Морозов (1854–1946), физиолог Н.Е. Введенский (1852–1922), биохимик А.Н. Бах (1857–1946), социолог Г.В. Плеханов (1856–1918), который позже стал первым русским марксистом. Последним представителем этой группы был талантливый молодой зоолог Александр Ильич Ульянов (1866–1887), казненный за подготовку покушения на царя Александра III.

Представители второй группы революционерами не становились, но мечтали о светлом будущем человечества и стремились своими трудами это будущее приблизить. К этой группе следует отнести К.Э. Циолковского (1857–1935) и И.В. Мичурина (1855–1935). Впрочем, мечтателями были и Н.И. Кибальчич, и Н.А. Морозов. Так, во время своего заключения в Шлиссельбургской крепости Морозов построил гипотезу о том, что атомы одних элементов могут превращаться в атомы других элементов с выделением огромной энергии и эта энергия будет поставлена на службу человечеству. А Кибальчич в тюрьме перед казнью создал проект пилотируемой ракеты.

«Только математические и естественные науки имеют право называться науками…»

Д.И. Писарев принял активное участие в дискуссиях о книге Чарльза Дарвина (1809–1882) «Происхождение видов». Эта книга вышла в Великобритании осенью 1859 года и вызвала горячие споры, которые захватили и Россию. Уже в первой половине 1860 года профессор Санкт-Петербургского университета Степан Семенович Куторга (1805–1861) рассказывал о ней студентам на своих лекциях, а Николай Николаевич Страхов (1828–1896) упоминает теорию Дарвина в журнале Министерства народного просвещения. Девятнадцатого января 1861 года Императорское Московское общество испытателей природы организует заседание, посвященное обсуждению теории Дарвина, на котором с основным докладом выступает Герман Адольфович Траутшольд (1817–1902). А вскоре в Бюллетене Общества была опубликована большая статья Траутшольда с подробным разбором теории Дарвина. В 1864 году появляется первый русский перевод «Происхождения видов», сделанный ботаником С.А. Рачинским (1833–1902). В том же 1864 году Д.И. Писарев публикует статью «Прогресс в мире животных и растений», посвященную теории Дарвина.

В этой статье талант Писарева раскрылся новыми гранями; он показал себя блестящим популяризатором науки. Д.И. Писарев рассматривал книгу Дарвина как выдающееся достижение биологии и предсказывал, что за ней последует революционный переворот не только в зоологии и ботанике, но и в других биологических дисциплинах.

В своих работах (например, в той же статье «Реалисты») Д.И. Писарев много говорил о важности популяризации науки. С некоторыми его утверждениями нельзя согласиться — например, с тем, что популяризировать нужно только фундаментальные науки, имеющие мировоззренческое значение, тогда как прикладные исследования и приложения науки интересны лишь специалистам. Здесь Писарев был неправ. Прикладные науки тоже нужно популяризировать — чтобы показать читателю практическое значение науки, процесс научного поиска и способы решения конкретных задач.

Взгляды Д.И. Писарева на гуманитарные и естественные дисциплины были не столь радикальными, как у Базарова, но все же достаточно «нигилистическими». Еще в «Нашей университетской науке» он писал: «Собственно говоря, только математические и естественные науки имеют право называться науками. Только в них гипотезы не остаются гипотезами, только они показывают нам истину и дают возможность убедиться в том, что это действительно истина. Эти науки сообщают человеку, посвятившему себя их изучению, такую трезвость и неподкупность мышления, такую требовательность по отношению к своим и чужим идеям, такую силу критики, которая сопровождает человека за пределы выбранных им наук, которая не оставляет его в действительной жизни и кладет свою печать на все его рассуждения и поступки».

Здесь Дмитрий Иванович по молодости лет заблуждается. Мировой опыт показывает, что люди, занимающиеся естественными науками, за пределами своих профессиональных занятий могут так же попадать пальцем в небо, как и люди, не имеющие отношения к наукам. Более того, успехи в своей специальности нередко подкрепляет необоснованный апломб в суждении о вопросах, выходящих за пределы собственной компетенции. Не стоит идеализировать естествоиспытателей: они такие же люди и ничто человеческое им не чуждо.

Неверно и то, что лишь естественные науки открывают людям истину. Гуманитарные науки ее тоже открывают. Хотя в большинстве случаев истина, открываемая гуманитарными науками, не столь однозначна, и это не обязательно плохо.

Распространено мнение, что Д.И. Писарев, подобно Базарову, отрицал искусство. Это, разумеется, не так. Писарев высоко ценил искусство, рассматривая его как один из важнейших способов познания действительности. Однако искусство «бесполезное», уводящее от жизни и ее проблем, Писарев презирал. К сожалению, с тех же позиций «пользы» он высказывался и о творчестве Пушкина: агрессивно-пренебрежительного отзыва о героях «Евгения Онегина» многие ему до сих пор не могут простить. Из современных ему российских писателей Писарев выше всех ставил Льва Толстого, отмечая его объективность и точность в обрисовке психологии персонажей, которая позволяет читателю самому делать выводы, которые автор открытым текстом не высказывал.

В ноябре 1866 года Д.И. Писарев был освобожден из Петропавловской крепости. Однако воля не принесла ему счастья. В апреле того же года Д.В. Каракозов стрелял в Александра II, после покушения на особу императора в стране наступила реакция, были закрыты и «Русское слово», и «Современник». У Писарева развилась депрессия, его литературная активность сильно снизилась. «Я все это время, уже более полугода, чувствую себя неспособным работать так, как работалось прежде в запертой клетке», — писал он И.С. Тургеневу в мае 1867 года.

Летом 1868 года Писарев отправился на Рижский залив со своей троюродной сестрой, в которую был влюблен, — писательницей и переводчицей Марией Вилинской (Маркович), известной нам под псевдонимом Марко Вовчок. Шестнадцатого июля 1868 года Д.И. Писарев утонул, купаясь в Балтийском море. Он прожил всего 27 лет, но его влияние на интеллектуальную жизнь в России прослеживается спустя многие десятилетия. Этот «бунтарь» и «разрушитель», насмехавшийся над старыми кумирами, провозгласил для своих читателей новые ценности: стремление к знаниям, открытиям, честность и требовательность по отношению к себе и другим, силу воли и трудолюбие. Иными словами, все то, без чего не может существовать наука.