Трактат о правах животных

Иллюстрация Петра Перевезенцева

В двух предыдущих номерах журнала вы прочитали фрагменты из романа «Эрефон», опубликованного английским писателем и философом Самюэлем Батлером в 1872 году.

Далёкая и загадочная страна Эрефон полна несообразностей: недуги телесные строжайше караются, а изъяны душевные и сопутствующие им злодеяния – подлог, кража, мошенничество – не скрываются от общества и лишь подлежат врачеванию. Здесь полностью запрещены любые машины и механизмы, а о причинах запрета главный герой, практичный и здравомыслящий молодой англичанин, узнаёт из уже известного вам трактата под названием «Книга Машин». Быть может, прошлое Эрефона таит и другие секреты? Эта страна никогда не испытывала недостатка в духовных вождях, уверенно торивших дорогу к всеобщему благоденствию.

В руки главного героя попадают исторические документы, повествующие о том, как были претворены в жизнь наставления двух мудрых старцев, отстаивавших права животных и растений. Вы же узнаете об этом, прочтя ещё две главы из романа С. Батлера в этом и следующем номерах журнала.

Эрефонцы – народ смиренный, стойко переносящий все страдания и невзгоды. Их легко увлечь, и они с готовностью принесут здравый смысл в жертву на алтарь логики. Поэтому понятно появление такого философа, который, имея репутацию начетчика, убедил их, что все существующие институты Эрефона не имеют строгих моральных основ.

Я перехожу к повествованию о сериях революций, которые продемонстрировали все это с еще большей ясностью, чем позднейшие кровавые схватки из-за машин. Если бы второй из двух знаменитых реформаторов, о котором пойдет мой рассказ, довел свое дело до конца – при всех сомнениях в искренней его приверженности к собственным идеям, – вся эрефонская раса умерла бы от голода менее чем через год. К счастью, здравый смысл побеждает. Любое, даже самое безобидное живое существо, почувствовав приставленный к горлу нож, сопротивляется с совершенно неожиданной силой и яростью и в конце концов сметает тех доктринеров, что, казалось, полностью подчинили его своей воле и помыкают им как хотят.

Насколько я могу восстановить события по надежным свидетельствам, все это случилось примерно две с половиной тысячи лет назад, когда цивилизация Эрефона была в зачаточном состоянии. Люди жили охотой, рыболовством, примитивным земледелием и набегами на соседние, не полностью порабощенные племена. Философских школ и систем не существовало, и жизнью руководило то инстинктивное знание, которое подсказывает человеку, что хорошо и выгодно и для него, и для его соседа. При тогдашней естественности нравов и неиспорченности народа на преступления и на болезни смотрели точно так же, как и в любом другом обществе.

Однако с постепенным прогрессом цивилизации и повышением благосостояния люди начали задумываться над тем, что прежде воспринималось ими как само собой разумеющееся. Один пожилой и влиятельный джентльмен, чья жизнь была окружена ореолом святости, вдохновлялся, по его собственным словам, неким незримым и могущественным духом. Джентльмену этому вдруг взбрело в голову заговорить о правах животных – вопрос, который доселе никого не занимал.
Все пророки беспокойны, но этот уважаемый джентльмен был из самых буйных. Досуга он имел предостаточно, ибо выхлопотал себе щедрый государственный пенсион. Интересы его не ограничивались правами животных. Он вознамерился втиснуть естественные представления о том, что хорошо и что плохо, в рамки писаного права, изучить основания, на которых покоятся наши понятия о долге, добре и зле, да и вообще подвести строгую логическую базу под те повседневные дела и вопросы, которые люди, ценящие свое время, решают, не задумываясь об их теоретическом обосновании.

Само собой разумеется, что фундамент, на котором он собрался основополагать свои концепции, не оставлял места для большинства давних традиций и привычек эрефонцев. Все эти обычаи, провозгласил философ, в корне неверны. При малейшем несогласии он немедленно взывал к той незримой и могущественной силе, с которой лишь он один находился в непосредственном общении. Именно этот высокий дух, что дал ему должные полномочия, и вещал отныне его устами.

Что же касается прав животных, то учение говорит следующее: «Вам известно, каким великим злом является убийство. Еще в стародавние времена ваши предки воспретили человекоубийство точно так же, как и поедание сородичей. Обратной дороги к этим отвратительным обычаям нет: отвергнув их, мы стали жить гораздо счастливее. Именно это процветание позволяет нам с уверенностью провозгласить следующий принцип: мы не должны убивать и поедать наших собратьев. Высокий дух, мой вдохновитель, поведал мне, что вывод этот неопровержим.

Но нельзя отрицать, что овцы, коровы, олени, птицы и рыбы – живые существа и тоже наши собратья. Между нами немало различий, но все они невелики и малозначимы, тогда как общих и существенных черт гораздо больше. Друзья мои, если убивать и поедать своих сородичей – зло, то столь же дурно убивать и поедать скот, птиц и рыб. Птицы, звери, рыбы имеют полное право на жизнь, не прерываемую человеком, ровно так же, как каждый человек имеет право на жизнь, не тревожимую соседом. Заверяю вас: эти слова – не мои, их внушил мне вдохновляющий меня могущественный дух».

«Допускаю, – продолжает он, – что звери терзают друг друга, а некоторые из них даже нападают на людей; но разве это означает, что мы должны вести себя так же по отношению к животным? Отнюдь: мы должны стремиться учить их на собственном примере и втолковывать им истину. Убить тигра, питающегося мясом загрызенных им людей, означает опуститься на его уровень. Это недостойно человека, руководимого высшими духовными принципами как в помыслах, так и в действиях.

Незримый дух, избравший меня среди моего народа, повелел сообщить вам, что в своем варварстве вы превзошли своих предков. Если вы считаете себя умнее и лучше, то и вести себя должны умнее и лучше. Итак, он велит вам воздерживаться от убийства любых живых существ ради употребления их в пищу. Да будет единственно дозволенным вам мясо любых зверей, птиц или рыб, что умерли естественной смертью, или мертворожденных, или увечных так, что избавление их от страданий явится актом милосердия. Вы можете также поедать тех животных, которые совершили самоубийство. Что касается растений, ешьте тех, что дозволяют вам поедать себя безнаказанно».

Мудрый старец изложил все это так понятно и умно, а угрозы тем, кто отважится ослушаться, были так ужасны, что в конце концов он увлек за собой наиболее образованную часть общества. За ними вскоре последовали и те, кто победнее, – или, по крайней мере, сделали вид, что подчинились. Узрев триумф своих принципов, проповедник отправился к праотцам и, без сомнения, немедленно соединился с тем незримым духом, чьим расположением уже успел столь полно насладиться.

После смерти мудреца прошло совсем немного времени, и некоторые наиболее рьяные последователи взялись за совершенствование наказов учителя. Проповедник дозволял употреблять в пищу яйца и молоко, но его ученики постановили, что поедание свежего яйца уничтожает невылупившегося цыпленка, а значит, практически равноценно убийству живого. Лежалые яйца – конечно, если было совершенно очевидно, что высидеть цыпленка уже нельзя – были с неохотой разрешены, однако любые предназначенные к продаже экземпляры теперь проверялись инспектором. Признанное тухлым яйцо помечалось как «снесенное не менее чем три месяца назад». Излишне говорить, что яйца эти годились разве что для изготовления лекарства, когда срочно требовалось рвотное. Молоко запретили оттого, что добыть его было невозможно, не лишив естественного пропитания теленка и не поставив тем самым под угрозу его жизнь.

Понятно, что первое время многие, внешне соблюдавшие новые правила, пользовались любой возможностью тайно отведать привычное для них жаркое. Со временем, однако, выяснилось, что животные стали все чаще умирать естественной смертью при более или менее подозрительных обстоятельствах. Мания самоубийств, характерная до той поры только для обезьян, начала распространяться среди таких уважаемых созданий, как овцы и коровы. Поразительно, но эти несчастные животные, казалось, так и вынюхивали мясников. Они готовы были пробежать милю, чтобы попасть под нож, – разве что мясник успевал вовремя уклониться.

Собаки, что прежде были столь законопослушны в отношении домашней птицы, кроликов, молочных поросят, ягнят и овечек, внезапно вышли из-под хозяйского повиновения и бросились терзать всех тех, кого им трогать было запрещено. Любое убитое собакой животное считалось умершим естественной смертью, ибо собаке написано на роду убивать, и запрет на убийство домашних животных есть насилие над ее натурой. Увы, непослушание это ширилось, а с ним процветало и разведение того домашнего скота, что вызывал у собак наибольшее искушение. Не было сомнений, что законы обходят вполне сознательно. Так или иначе, фермеры съедали сами или выставляли на продажу все добытое таким образом их псами.

Конечно, с увертками и отговорками было сложнее, когда речь шла о крупных животных, но магистратские чиновники, не моргнув и глазом, заверяли все уведомления о самоубийстве свиней и овец. Иногда им приходилось выносить обвинительные заключения, и эти редкие случаи осуждения устрашали население, тогда как в случае убийства животного псом и наличия следов от собачьих клыков на теле жертвы практически невозможно было доказать злой умысел со стороны хозяина.

Еще один плодотворный способ обойти закон появился после решения одного судьи и вызвал гневные вопли самых пылких последователей старого проповедника. Судья постановил вполне законным убийство любого животного в качестве самообороны. Подобные действия являются совершенно естественными для человека, подвергшегося атаке, а напавшее животное должно считаться умершим естественной смертью. Это был весомый повод встревожиться для Верховных Вегетарианцев. Ведь чуть только судейское решение стало известно широкой публике, животные, до той поры совершенно безвредные, начали атаки на своих хозяев с такой лютостью, что их приходилось умерщвлять. В те годы было привычно видеть тушу теленка, ягненка или козленка, выставленную на продажу с сертификатом, удостоверяющим гибель от естественной причины. В некоторых случаях туша была отмечена как «проверено – мертворожденный», хотя все признаки указывали на по крайней мере месячный возраст.

Что же касается животных, которые и в самом деле умерли естественной смертью, то разрешение на продажу обычно оказывалось бесполезным, поскольку мясо съедали другие животные еще до того, как на него наложил руку человек, или протухало прежде, чем инспекторское разрешение было получено. Поэтому на практике люди были вынуждены обходить закон описанными выше способами или становиться вегетарианцами. Последнее было эрефонцам совсем не по душе, и законы против убийства животных все более выходили из употребления. Казалось, что их вовсе отменят, но тут случилось страшное моровое поветрие. Священники и пророки приписали его беззакониям и грехам народа, пожирающего запретную пищу. Последовала реакция: были приняты строжайшие законы, воспрещающие употребление мяса в любом виде и разрешающие продажу в магазинах и лавках только круп, овощей и фруктов. Законы эти были приняты примерно через двести лет после смерти пророка, первым заговорившего о правах животных, однако нарушать их стали немедленно после ввода в действие.

Мне рассказали, что самым печальным последствием всех этих безрассудств стало совсем не то, что законопослушным гражданам пришлось обходиться без мясной пищи – ведь так существуют, и существуют успешно, многие народы, – и даже в таких странах, как Италия, Испания и Греция, бедняки очень редко видят мясо. Все зло в смятении, которое чрезмерные запреты внесли в сознание подавляющего большинства, за исключением понимающих, что сознание, будучи, вообще говоря, благом, может оказаться и проклятием. Пробудившееся сознание нередко побуждает слабого духом к поспешным действиям, сознание же нации, разбуженное почтенным старцем, которого вел великий и незримый дух, отворило врата ада.

Молодое поколение оповестили: делать то, что делали их отцы на протяжении столетий, – грех. Но дело в том, что проповедовавшие греховность употребления в пищу мяса были малоприятными пожилыми стариками. Несмотря на весь их авторитет, большинство юношей в душе своей не могли перебороть неприязнь к ним. Как бы ни был укрыт ученик от внешних влияний, рано или поздно он встречал мужчин и женщин – куда более привлекательных, чем пророки умеренности и воздержания, – с насмешкой отзывавшихся о новых доктринах и втайне отвергавших их, не имея смелости поступать так в открытую. Неудивительно, что чем чаще ученик слышал предписания своих руководителей не касаться, не отведывать и не иметь дела, тем больше вопросов у него возникало относительно того, что он в противном случае принял бы не сомневаясь.

До меня дошла достоверная и печальная история об одном подававшем большие надежды студенте. К несчастью, слабый голос его рассудка был совершенно заглушен гласом совести. Доктор сообщил ему (было это в те времена, когда врачебная практика еще не считалась преступной), что тот должен питаться мясом для поддержания здоровья – будь это законным или нет. Потрясенный юноша некоторое время отказывался следовать рекомендации, которую посчитал нечестивой. В конце концов, слабея с каждым днем, он под покровом ночи пробрался в один из тайных притонов, где приторговывали мясом, и купил фунт отборной вырезки. Он принес мясо домой, сварил прямо в спальне, пока домочадцы спали, съел и, хотя долго не мог уснуть от стыда и раскаяния, почувствовал себя на следующее утро гораздо лучше.

Через три или четыре дня он опять не смог противостоять искушению и вновь купил фунт вырезки, вновь сварил и съел и вновь, несмотря на ужасные душевные муки, на следующее утро почувствовал себя другим человеком. Короче говоря, хотя он никогда не преступал границ умеренности, тайное мясоедение так давило на его психику, что он начал ощущать себя злостным нарушителем законов.

Все это время здоровье юноши продолжало улучшаться. Он прекрасно понимал, что обязан этому бифштексам, но чем здоровее становилось его тело, тем больше приходил в расстройство дух. В нем шла непрерывная внутренняя борьба: один голос говорил ему: «Я – сама Природа, я – Здравый Смысл. Ступай за мной, и я вознагражу тебя так, как вознаграждал предков твоих». Но тут вступал другой голос: «Не будь столь доверчив, ибо тебя доведут до погибели. Я – Долг. Следуй за мной, и я вознагражу тебя так, как вознаграждал предков твоих».

Иногда юноша даже видел лица говорящих. Здравый Смысл был так открыт и ясен, безмятежен и бесстрашен, что невозможно было не довериться ему. Молодой студент уже готов был следовать за ним, как возникал лик Долга, торжественный и суровый, но в то же время доброжелательный, и сердце юноши разрывалось при виде страданий Долга от того, что он сбился с праведного пути.

Бедный парень изо всех сил старался следовать примеру лучших сокурсников. Он говорил себе: «Разве могут они съесть бифштекс? Да никогда!» Но почти все они не только иногда ели мясо (а уж на баранину набрасывались как волки), но и восхищались своим товарищем точно так же, как он – ими: «Чтобы он да отведал баранью отбивную? Даже и не взглянет!» Увы, однажды ночью нашего студента выследил один из надзирателей, который постоянно рыскал в поисках нарушителей правил и законов. Юношу изловили на выходе из тайной лавки с припрятанной бараньей лопаткой. Ему удалось избежать тюрьмы, но его изгнали из университета, разрушив все планы на будущее и похоронив все надежды. Вернувшись домой, он повесился.