Встречи с увиденным и неувиденным

Когда энтомолог рассказывает о своих путешествиях, главными героинями историй, естественно, оказываются бабочки. Но бывают и другие встречи, не всегда безопасные.

В горах

В страхе больше зла, чем в самом предмете, которого боятся.

Марк Туллий Цицерон

В кишлак Караалма, затерявшийся в лесах грецкого ореха в отрогах Ферганского хребта, я приехал в первые дни июля 1980 года из Джалалабада. Выбор места в значительной мере
определил рассказ «Караалма» выдающегося геоботаника и замечательного писателя профессора К.М.Станюковича. По его прочтении я понял, что если на земле есть рай — находится он именно здесь.

Мой добрый знакомый Тургунали Базаров оказался дома. Радостная встреча, традиционные угощения, расспросы о жизни, о здоровье... Близился полдень, и я стал торопливо вытаскивать из рюкзака сачок. Хотелось подняться на гору недалеко от поселка. Узнав о таком маршруте, Тургунали посоветовал взять его ружье: именно там появилось много кабанов, теперь у них поросята, и встреча с секачом опасна. Отвечаю, что мне хватит и сачка.

Тропинка поднимается в зарослях кустарника между высокими, с густыми кронами деревьями грецкого ореха, затем уходит в яблоневый лес, усыпанный небольшими зелеными плодами, и наконец выводит меня на безлесный, залитый солнцем склон горы. Сразу бросились в глаза высокие свечи нежно-розовых эремурусов. Над усыхающим, но местами еще цветущим разнотравьем летают чудесные крупные бабочки. Это — бризеиды. Их коричневые крылья украшает широкая светлая, почти белая перевязь.

Чем выше — тем суше травы. Бабочки уже не встречаются. Затерялась и тропинка. Высота около 2300 метров над уровнем моря.

Помня предупреждение Тургунали о кабанах, я постоянно прислушивался, не раздается ли похрюкивание или повизгивание. Но услышал я совсем не то, что ожидал. В двух шагах впереди, снизу, возник странный звук: то ли скрип, то ли потрескиваниестрекотание. Я глянул в его сторону и увидел гигантскую, почти черную фалангу. Волосатое чудовище, приподняв переднюю часть туловища, угрожающе выставило хелицеры с мощными раскрытыми клешнями, длинные щетинистые педипальпы и передние ноги. А звук издавали хелицеры при трении друг о друга.

Я видел немало фаланг в Туркмении. Все они были песочного цвета, желтоватые или светло-коричневые. Да и величиной сильно уступали сидевшему передо мной животному с туловищем длиной не менее семи сантиметров. Я понимал, что экземпляр крайне интересный, но поймать, да еще и сохранить убитую громадную фалангу я не мог: у меня не было ни морилки нужного объема, ни необходимого количества спирта. К тому же я испытываю арахнофобию — боязнь пауков. Вспоминаю и то, что, нападая, крупные фаланги могут совершать метровые прыжки.

Злясь на себя за страх перед омерзительным существом, решаю, что этот страх человеку проявлять негоже. И я не сталобходить фалангу, как хотелось, а перешагнул через нее, правда, как можно выше поднимая ноги. Продолжение экскурсии уже не доставляло никакого удовольствия. Чтобы снова не столкнуться с таким созданием — все время смотрел под ноги. Только бабочки смогли бы развеять мрачное впечатление от встречи с фалангой. Но их не было. На вершине, на высоте около 2600 метров, разместились несколько низкорослых березок да одиноко порхал слегка полётанный махаон.

Из Караалмы я уехал первым же автобусом.

Через четыре года, на сей раз на Восточном Памире я еще раз увидел фалангу.

Весь день в поисках бабочек я лазал по крутым склонам скального массива Мынхаджир. В лагерь геологов «Заречное» спустился к вечеру. В это же время туда из Мургаба пришел грузовик с ребятами, которые направлялись в свою геологоразведочную партию в горах Ак-Бура, километрах в сорока южнее Мынхаджира. Они пригласили и меня, и через пару часов, затемно, мы покинули «Заречное». Ехали бездорожьем, по каменистой высокогорной пустыне. В крытом кузове нас жестоко трясло и кидало. На месте оказались после полуночи. Никогда я не испытывал такой усталости.

В круглой палатке на десять мест мне выделили раскладушку. И тут при свете фонарика я увидел на потолке крошечную фалангу, бесцветную и почти прозрачную. Ее длина вряд ли превышала сантиметр. Это и неудивительно: высота над уровнем моря здесь достигает 3800 метров. Никакого страха перед такой малюткой у меня, конечно, не было. Оставалось стряхнуть ее в пузырек со спиртом. Но неожиданно припомнилась громадная черная фаланга на горе под Караалмой, и появилось то же отвращение, какое я там испытал. И я не стал трогать «малютку».

С тех пор прошло много лет. Теперь я жалею, что не взял двух фаланг, особенно — памирскую. Ведь о высокогорных фалангах мы знаем очень мало. Но природа обычно не повторяет предоставленных нам ранее возможностей.

В джунглях

Быстрый взгляд искоса — вот и все, чем он меня удостоил. Правда, я не стремился привлекать особого внимания, но от такого полного пренебрежения мне просто становилось неловко.

Фарли Моуэт.

Южная Америка, Гайана. Апрель 1999 года. Наконец, после недели ежедневных поисков, километрах в шести от моего бунгало на берегу реки Эссекибо нахожу место обитания шести из семи живущих в Гайане видов морфо. Здесь под острым углом пересекались две лесные дороги. По первой один-два раза в неделю проезжала машина в Варапуту и обратно. Другая, заброшенная, быстро зарастала. Метрах в пятидесяти от пересечения дорог их соединяла просека, покрытая редким кустарником и затененная сомкнувшимися кронами деревьев.

В течение семи дней каждое утро, без четверти восемь, я приходил на пересечение просеки с заброшенной дорогой. И хотя уже начался сезон дождей, облака скрывали солнце совсем ненадолго.

Оказалось, морфо каждого вида летают в определенное время дня и продолжительность их лёта в разные дни почти не изменяется.

На четвертый день наблюдений с просеки за морфидами подхожу ранним утром к облюбованному мной месту и обнаруживаю, что у него есть хозяин — ягуар, старательно затоптавший мои следы. Следующим утром я заметил непрерывную цепочку его следов на дороге, за полкилометра до своего «поста». А самого желтовато-серого, в темных пятнах зверя с толстыми лапами и хвостом увидел сразу за поворотом, метрах в тридцати. Вероятно, он был молод — размером с крупную собаку. У взрослого ягуара длина тела достигает двух метров. Несмотря на молодость, держался он, как и подобает хозяину, с достоинством: при моем приближении, не спеша, казалось бы не обращая на меня внимания, спокойно свернул с дороги в кусты. Все же другие животные — разнообразные ящерицы, даже полутораметровые игуаны, небольшой олень, изящные свинки пекари, кошки на длинных тонких ногах, обезьяны и змеи — при встрече стремительно удирали.

Идите — не идите…

Не то, что мните вы, природа.
Не слепок, не бездушный лик.
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.

Ф. Тютчев

Африка. Приэкваториальный юг Камеруна. Февраль 2004 года. Солнце еще не скрылось за лесом, когда мы с Андреем Сочивко съехали на приглянувшуюся утром полянку на берегу скрытой зарослями реки Мборо. Сплошная утром серая облачность рассеялась, и мы, не разбивая лагеря, сразу отправились в лес. По своему обычному маршруту иду к небольшой заброшенной полянке-плантации. Здесь я никогда не встречал человека. Зато бабочки там — крупные и эффектные.

Едва выхожу на полянку, как раздается чистый, отчетливый детский голосок птицы: «Идите, идите, идите...» Советчицу не послушал и увидел нескольких новых для себя бабочек. На следующий день, 1 марта, знакомый голосок я услышал на тропинке к полянке. Приказ противоположный: «Не идите, не идите...» Мистика какая-то. Рассказал Андрею — он скептически улыбнулся. Я бы отреагировал так же, но что слышал, то слышал.

А может, надо было послушаться?

Таежные встречи

И вдруг меж корней
в травяном горизонте
Вспыхнула призраком вихря
Золотая. Закатная. Усатая, как солнце,
Жаркая морда тигра!

Илья Сельвинский

Уже в первые два летних сезона сбора бабочек в уссурийской тайге (1976—1977) я услышал от таежников немало захватывающих историй о встречах с крупными обитателями леса. Те немногие, кому посчастливилось увидеть «хозяина» — тигра, говорили о паническом ужасе, который охватывал их, даже когда они замечали его вдали.

Я понимал их: в музее Арсеньева во Владивостоке сам любовался чучелом фантастически прекрасного яркого чудовища длиной от носа до хвоста около трех метров. Ведь амурский тигр, обитатель уссурийской тайги, самый крупный из всех подвидов тигра. Думаю, страх перед гигантской кошкой сохранился у нас в подсознании с той поры, когда саблезубые тигры во мраке
пещер нападали на наших предков.

Мне очень хотелось увидеть на воле это великолепное существо, но я и побаивался такой встречи, потому что не знал ответа на вопрос: не умру ли я от первобытного страха, когда в тайге увижу тигра, да еще если при этом он на меня рявкнет или зарычит.

Собирая бабочек, я каждый день совершал переходы в Новогордеевку через хребет Восточный Синий или в соседнюю Еловку. На новогордеевском маршруте уловы были интереснее, но и Еловка меня привлекала — благодаря вкуснейшим пельменям, которые раз в неделю в леспромхозовской столовой готовила очень милая повариха. И вот в такой «пельменный» день я направился в Еловку. Путь не длинный — километров восемь.

Дорога идет через невысокий перевал, лесом, мимо цветущих полянок и густых зарослей, над которыми на десятки метров возвышаются деревья-великаны разреженного верхнего яруса: корейские кедры, пихты, ильмы. Я любовался чудесными таежными бабочками: огромными темно-синими хвостоносцами Маака, яркими переливницами, из которых выделялись крупные, вспыхивающие на солнце синим сиянием переливницы Шренка. Почти касаясь, меня облетали любопытные оранжевые с бархатисто-черным узором сефизы. На цветы плавно опускались великолепные перламутровки элла.

Забавные бурундучки сидели у дороги метрах в тридцати — сорока друг от друга на высоких толстых стеблях травы или кустарника. Они наблюдали за мной, явно переживая мучительную борьбу страха с любопытством, и спешно сбегали в траву, только когда я подходил совсем близко. Часто и всегда неожиданно из придорожной травы, почти из-под ног, с резким шумом взлетали куропатки.

Лес кончается. Подхожу к ручейку, пересекающему дорогу. На мокром песке у ручья тесно сидят десятки хвостоносцев Маака. Они пьют прохладную влагу. Их громадные шелковисто-черные с синим и зеленым отливом крылья трепещут, четко выделяются подрагивающие длинные изящные хвостики на задних крыльях. Потревоженные бабочки взлетели все сразу и зависли надо мной темной, кружащейся, вспыхивающей синими отблесками тучкой, сбрасывая, как дождик, капельки воды, золотистые на солнце.
Поляну между опушкой и Еловкой я прошел за несколько минут.

«Вы тигра встретили?» — спокойно спросила повариха, как только я, сглатывая слюну от предвкушения кулинарного чуда, вошел в большую светлую комнату. «Нет», — растерянно ответил я. Оказывается, часа за два до моего прихода у ручья, где я любовался хвостоносцами Маака, с дерева сняли жителя Еловки. Он увидел тигра, взобрался на пихту и просидел на ней несколько часов, во весь голос взывая о помощи, хотя тигр, не обращая на него внимания, сразу удалился. Удовольствия от пельменей я не получил: ведь возвращаться придется той же дорогой.

По мере приближения к лесу тревога нарастала. Я старался успокоить себя мыслью, что тигр никогда не задерживается на одном месте, что он уже ушел за много километров и вообще мала вероятность, чтобы на мне закончился пятидесятилетний период, в течение которого в Приморском крае тигр ни разу не нападал на человека.

На опушке леса, у ручья на влажном песке, замечаю поразительно крупные кошачьи следы. Прислушиваясь к каждому звуку, углубляюсь в лес. От страха стараюсь отвлечься ловлей бабочек. Вдруг сбоку, совсем рядом, раздается резкий шум. В ужасе шарахаюсь и вижу взлетевшую куропатку. И тут с удивлением обнаруживаю, что мне совсем не страшно. Похоже, в момент взлета птицы я истратил весь запас страха и тревоги.

Когда я вернулся в Муравейку, там уже знали о появлении тигра, и женщины даже боялись выходить в огород.

Ранним утром следующего дня отправился в Новогордеевку. Ходу около двадцати пяти километров. Шел через Новогордеевский перевал — оттуда, с высоты 700 метров над уровнем моря, так красивы и сказочны таежные просторы, синие и голубые горные дали. Из Новогордеевки приехал в Анучино. Здесь, в маленькой одноэтажной гостинице, я давно считал своим самый маломестный — на две койки — номер. На сей раз он оказался завален большими бланками каких-то анкет, среди которых я не сразу заметил молодого человека, очень интеллигентного, даже интеллектуального вида. Познакомились. Я не ошибся. Миша Косой оказался аспирантом Дальневосточного биологического института. Его диссертация была посвящена амурскому тигру. Миша, как и я, живого тигра не видел, но он не видел и его следов. Поэтому информацию о тиграх он собирал у тех, кто их видел, и у тех, кто слушал тех, кто их видел. Этой информацией он и заполнял многочисленные бланки. После того как пара анкет была заполнена моими показаниями, пришла моя очередь задавать вопросы. И я сразу спросил Мишу о том, на что никак не мог ответить сам: умру ли я от страха, если тигр при встрече зарычит или рявкнет на меня. Миша профессионально ответил, что тигры обычно не рычат и не рявкают, а издают очень громкое, мелодичное мяуканье.

День следующий. Поднимаюсь к Новогордеевскому перевалу. Ловлю и наблюдаю исключительных ленточниц — эти редчайшие бабочки здесь встречаются через три — пять метров. Жарко. Пью из каждого ручья у дороги. Недалеко от перевала сворачиваю к очередному водопою. Пригревшиеся щитомордники (ядовитые змеи из рода ямкоголовых) при моем приближении уползают в траву. Осторожно отодвигаю рукой мелких и миролюбивых приморских пчел, облепивших мокрый песок. Опустив в ручей лицо, пью холодную, на редкость вкусную воду. Возвращаюсь на дорогу, подхожу к высоким густым придорожным кустам, а оттуда раздается неправдоподобно громкое басистое мяуканье!

Я замер. Тут же вспоминаю слова Миши о мяуканье тигров. Точность совпадения их с происходящим создает какое-то ощущение нереальности. Испуга не было. Сквозь густую зелень ничего не вижу. Сразу же возникло желание заглянуть туда. Я протянул к кустам руки, но тут меня резануло: «А вдруг — тигрица с тигренком. Защищая его, она может броситься на меня!» Начинается внутренняя борьба. Я знаю, что, если не раздвину кусты и не загляну в них, уважения к себе не прибавится и я всегда буду сожалеть об этом. И мне очень тогда хотелось увидеть тигра. Но любопытству и этому желанию противилась осторожность, а может, и робость. Я стоял, наверное, несколько минут. А мяуканье раздавалось, как из автомата: все с такими же силой, тональностью и интервалами между звуками. Наконец, ругая себя, я стал медленно уходить от мяукающих кустов. Тянуло вернуться.

Десятки лет занятий химией приучили меня по возможности замерять интересующие явления. Мощное мяуканье не ослабло даже метров через тридцать. И только отойдя метров на сто, перестал слышать его.

В начале июля 1979 года я снова в Приморье. Основная моя цель — прекрасная перламутровка пенелопа. К тому времени было известно лишь одно место обитания этой редкой бабочки: скалы над рекой Тигровая в нескольких километрах от поселка Бровнечи.

Вдоль правого берега Тигровой на 250—300 метров высились скалы, местами гладкие, почти вертикальные, а кое-где разваливающиеся, заросшие лесом или уже превратившиеся в крупнокаменистые осыпные склоны. Под скалами, через разреженный прибрежный лесок, змеилась тропинка, окантованная кустами цветущей сорбарии. Нектар ее цветков — лакомство желанных бабочек; кормовое же растение их гусениц, фиалка изменчивая, выбирает именно скальные выходы. Поэтому-то бабочки и держатся скал, не улетают далеко от кормового растения — неслучайно пенелопу называют перламутровкой скал.

Жаркий солнечный полдень. Близкая река не приносит прохлады. Разморенный влажной духотой, сижу на камне у кустов цветущей сорбарии. Ниже — тропа, где вчера оставили следы тигры. Справа, совсем рядом, плотная стена леса. Надо мной, сзади, — двадцатиметровая скала. На нее ведут каменные плиты, столь высокие, что я поднимаюсь по ним с помощью рук. На скале — коробка для бабочек и фотоаппарат. Я караулю пенелопу, которая спускается со скал подкормиться на цветках сорбарии. Здесь бабочки встречаются, пожалуй, почаще, чем на скалах.

Красных самцов пенелопы в полете трудно отличить от самцов обычной непарной перламутровки. Мимо проносится крупная красная бабочка. Не вставая, ловлю ее на лету, вынимаю из сачка. С разочарованием вижу непарную перламутровку. Но экземпляр оказался очень крупным, и я задумался, взять ли его в коллекцию или отпустить. Чтобы определиться окончательно, нужно решить, стоит ли из-за этой бабочки в такую жарищу лезть на скалу, к коробке для бабочек. Надо прикинуть подъем. Для этого поворачиваюсь налево, и в то же мгновение справа раздается резкий оглушительный треск, с каким молния бьет над головой. Никогда в жизни не слышал такого громкого звука, да еще так близко!

Судорожно оборачиваюсь направо и вижу громадную, как цистерна, медвежью спину в проеме раздвинутых кустов. Совсем рядом — ближе протянутой руки — короткий толстый хвост, и далеко, метрах в пяти от хвоста, за спиной — огромная голова.

С неожиданной для себя прытью я рванул на скалу. Взбегая по каменным плитам, начинаю понимать, что зверь уходит и нападать не будет. Но все же когда подвернулся увесистый, пуда на два, камень, схватил его для защиты, если медведь вернется. Я бежал вверх без помощи рук! В конце подъема решаю, что медведя стоит пугнуть так, чтобы он больше тут не появлялся. Ведь мне все равно придется ловить пенелопу только здесь: других мест я не знаю. И я со всей силой кинул прихваченный камень со скалы вниз, на ее каменную подошву. И хотя грохот не был столь оглушительным, с каким медведь крушил кусты, запахло кремнистой пылью, а в стороне, куда он ушел, что-то хрустнуло. И тут я с удивлением заметил, что держу в одной руке сачок, а в пальцах другой — перламутровку, даже не поврежденную.

Сразу стараюсь восстановить и объяснить происшедшее. Вероятно, медведь неслышно подошел ко мне справа, сразу после того, как я поймал бабочку. Его размышления относительно меня были подобны моим относительно перламутровки. Он думал: отпустить ли меня, или... Когда же я повернулся, да еще при этом, наверное, качнул сачком, медведь испугался и шарахнулся в кусты.

Я всегда был уверен, что летом, когда еды достаточно, здоровый хищник никогда не нападает на людей. Поэтому мои действия в значительной степени определялись рефлексами, которые вырабатывались у первобытного человека при встречах с крупными хищниками. Да и не свойственная мне ловкость, с какой я взлетел на скалу, была проявлением каких-то первобытных навыков, скрытых в обычной жизни. Интересно, что с перепугу медведь показался мне значительно крупнее, чем он, конечно, был на самом деле: наземных хищных млекопитающих длиной до пяти метров вообще не бывает. Но у страха глаза велики, вот так и появляются сообщения о четырехметровых гориллах и двадцатиметровых анакондах.

Вечером страх и тревога усилились — ведь завтра на место встречи надо возвращаться. Я представлял, что случилось бы, повернись я в другую сторону, направо, и столкнулся с медведем нос к носу. Вряд ли я смог бы потом поведать эту историю. К тому же память услужливо рисовала мне эпизод из «Царь-рыбы» В.Астафьева, голову человека, оторванную ударом медвежьей лапы. А утром при свете солнца — опасений и тревоги как не бывало. Я провел под скалой еще несколько дней, но мой косолапый знакомый не появлялся. Может, был напуган больше меня?

Наконец, лето 1978 года. Я в тайге у реки Табахеза, в нескольких километрах от Муравейки. Выхожу на узкую лесную поляну, и тут же на ее противоположной стороне, сбоку, из чащи появляются три пятнистых оленя: рогатый самец и безрогие самки. Ярко-коричневые, в светлых пятнышках, они неправдоподобно легко, будто не касаясь земли, проплыли на зеленом фоне леса
и остановились напротив меня, метрах в сорока. Никогда я не видел столь грациозных, сказочно прекрасных животных. Неожиданно радость захлестнула меня. Как же мощно красота действует на человека! Не знаю, сколько времени олени стояли, спокойно глядя на меня громадными чудесными глазами. Затем они плавно двинулись с места и растворились в зарослях.

Сорок лет прошло. Вспоминая, уже не испытываю так остро, как прежде, ни волнения перед «мяукающими» кустами, ни потрясения при виде медведя рядом. Но так же, как и при встрече, я счастлив, когда вспоминаю оленей и снова вижу прекрасные, спокойные и мудрые глаза тайги.