Менделеевия (часть пятая)

Продолжение, начало в № 2, 4, 6, 8

Летом 1849 года Мария Менделеева с детьми Митей и Лизой, взяв верного слугу Якова, отправилась в далекую Россию. В Сибири так и говорили «поехать в Россию»: оттуда Россия виделась не только как целое, но и как ее часть западнее Уральских гор. Несколько недель потребовалось семье, чтобы преодолеть почти 2500 км, разделявших Тобольск и Москву. Столица Сибири строилась по камертону древней столицы России. А потому лишь у Тобольска и Москвы так поразительно совпадает топонимика: в центре каждого — Красная площадь с кремлем, где за кремлевскими стенами высятся Успенские соборы — сердца городов, веками бьющиеся в унисон.

Призрачная менделеевская Москва

В Москве Мария Дмитриевна остановилась у брата, Василия Дмитриевича Корнильева. Устроить сына Дмитрия в университет, однако, не удалось. Как он позже написал в автобиографических заметках, «государь Николай Павлович приказал принимать только из своего округа, и, несмотря на дружбу Шевырева, Кудрявцева и других профессоров с дядею В.Д. Корнильевым, меня не приняли». Других воспоминаний самого Д. И. Об этом периоде немного, хотя он неплохо запомнил дядю («жил в Москве богачом») и пять его дочерей (их письма петербургскому студенту дошли до нас). Еще он сохранил яркое воспоминание о встрече с Гоголем на квартире у Корнильева: «Гоголь сидел как-то в стороне от всех, насупившись. Но взгляд и всю выраженную в его фигуре индивидуальность забыть нельзя. Я многое тогда в нем понял... Он будет все расти».

Заметим, что прожили Менделеевы в Москве довольно долго, более полугода (до весны 1850 года), да и в зрелые годы Дмитрий Иванович не раз сюда наезжал. Несмотря на скудные сведения, можно задаться вопросом из области москвоведения: какая же она, «менделеевская Москва»?

Понятно, что Менделеевская улица в Москве (адрес химфака МГУ) и метро «Менделеевская» (неподалеку от РХТУ) имеют отношение лишь к химическим вузам, но не к самому Дмитрию Ивановичу. Из учреждений с именем Менделеева напрямую связан Политехнический музей (здесь Д. И. Выступал на промышленном съезде). Не забудем и гостиницу «Отель-рояль» на Мясницкой 13, где он нередко останавливался во время кратких визитов в Москву.

Дом-комод на Покровке

Важнейшая точка менделеевской Москвы — Покровка 22, знаменитый «дом-комод» у Покровских ворот. Дом этот принадлежал князьям Трубецким, и его называли московским Зимним дворцом в миниатюре, хотя за причудливую архитектуру и форму окрестили комодом. Да и самих князей, владельцев дома, в шутку именовали Трубецкие-Комод (чтобы отличать от иных Трубецких). Много лет прожил в этом доме В.Д. Корнильев, служивший с 1825 года управляющим имений князей Трубецких. О его гостеприимстве («хлебосольство было для него радостию жизни»), дружбе с Пушкиным, Дельвигом, Погодиным написано немало. Именно в этом доме останавливался Иван Павлович Менделеев с дочерью «благоразумной Катенькой», как ее называли в семье, когда приезжал в Москву на лечение. Здесь же он встречался со своим племянником из Млёво Соколовым. Сюда же на Покровку прислали Менделеевы и своего незадачливого сына Ваню, недолго обучавшегося в университетском пансионе (сам пансион был на Тверской, где сейчас телеграф).

Кроме «комода», у Трубецких было загородное имение, Знаменское-Садки, которым также управлял В.Д. Корнильев. Сохранились строения этой усадьбы (сразу за МКАД в зоне отдыха Битца), и историки не исключают, что Менделеевы там бывали. Между тем дворянин Корнильев имел и собственную дачу в Сокольничей слободе. Здесь в Сокольниках (в приходе Тихвинской Божьей Матери) родились две его дочери. Уж сюда-то он точно привозил своих сибирских родственников в 1830—1840-е годы. Здесь Катенька Менделеева встретила В.Л. Пушкина, отца поэта, в год смерти его сына и оставила бесценные для пушкинистов воспоминания.

Похоронены Корнильевы в Ново-Алексеевском монастыре (могилы не сохранились). Ныне в Москве живут их потомки — известный космобиолог Любовь Серова (автор статей о судьбе рода Корнильевых) и ее родственница. В Москве на Новодевичьем кладбище покоятся дочь и внучка Д.И. Менделеева — Ольга и Наталья Трироговы. На надгробии Ольги выбито еще одно имя, М.А. Кенеман; оказывается, это внучка Маши Менделеевой-Поповой (сестры Д. И.). Потомки Кенеман живут в подмосковном Климовске и недавно прислали автору интересные документы о своих предках.

Долгое время считалось, что Дмитрий Менделеев с матерью и сестрой жили в доме-комоде на Покровке в квартирах Корнильевых. Между тем, как выяснил краевед В. Стариков, к моменту приезда Менделеевых в Москву в 1849 году В.Д. Корнильев оставил службу у Трубецких, стал откупщиком и приобрел собственный дом. Оформляя потомственное дворянство в 1844 году, он указал свой точный адрес: «Жительство имею в Москве, Сретенской части пятый квартал в доме женки моей под номером 687». По данным Старикова, это угол Уланского и Водопьяного переулков в районе Тургеневской площади.

Уланский переулок в Москве есть и поныне, а где же Водопьяный? Вот как написал об этом писатель Валентин Катаев: «Это, несомненно, был перекресток Кировской и Бульварного кольца, но какая странная пустота открылась передо мной на том месте, где я привык видеть Водопьяный переулок. Его не было. Он исчез, этот Водопьяный переулок. Он просто больше не существовал. Он исчез вместе со всеми домами, составлявшими его. Как будто их всех вырезали из тела города». Действительно, не так давно (в 1970-е годы) при строительстве метро «Тургеневская» и Новокировского проспекта большой кусок старой Москвы был полностью уничтожен. На месте корнильевского дома, где в Москве полгода жил Дмитрий Меделеев, зияет огромное пустое пространство — автостоянка между штаб-квартирой нефтяной компании «ЛУКОЙЛ» и главпочтамтом. Здесь же (Водопьяный переулок 2) жили позднее Маяковский и Лиля Брик. Поэт будто предчувствовал судьбу этого старомосковского уголка, пристанища книголюбов, художников и поэтов, написав в черновике одного из стихов: «Водопьяный переулок отыскиваю пока. Москва рассыпалась. И отзмеилась Ока».

Утраченный Водопьяный переулок (1850-е гг.)

Инициация отложенной смертью

Весной 1850 года Мария Дмитриевна приехала с детьми в Санкт-Петербург и остановилась у тобольской знакомой А.П. Скерлетовой (Сергиевская ул. 35). Желание матери дать сыну высшее образование было непоколебимо. Как писал Менделеев, попробовали «сперва в Медико-Хирургическую Академию, но — присутствовав при вскрытии — дурно, отказался. В Главном педагогическом институте Чижов (математик), товарищ отца, помог, и в год неприемный — приняли. Маменька тотчас скончалась». Приказ о зачислении был подписан 9 августа, а 20 сентября 1850 года Марию Дмитриевну похоронили. Она будто отдала последний долг, ее воля была исполнена, все остальное уже не имело смысла. Всю жизнь мать хранила родовую икону (список с Абалакской иконы Богоматери), предупреждавшую о несчастьях мистическим миганием лампад. Слабеющей рукой она написала на обороте: «Благословляю тебя, Митинька... помни мать, которая любила тебя паче всех».

В феврале 1851 года в Москве скончался дядя В.Д. Корнильев, а весной 1852 года от чахотки умерла сестра Лиза. Эта цепь смертей, начавшаяся с ухода отца (1847) и сестры Поли (1848) и унесшая за пять лет пятерых самых близких Дмитрию людей, порождала зияющую пустоту. От сырого климата у самого юноши начался кашель, и его поместили в госпиталь. Он вспоминал, что «в первый раз у него пошла горлом кровь после того, как он студентом на галерке громогласно вызывал какую-то знаменитую итальянскую певицу». Лишь годы спустя выяснилось, что у Менделеева была неопасная болезнь врожденный порок сердечного клапана, не помешавшая ему дожить до глубокой старости. Петербургские врачи, однако, отнесли кровохарканье к последней стадии чахотки. Общеизвестна история, когда Менделеев, лежа в лазарете рядом с больным туберкулезом студентом Бетлингом, подслушал, как доктор во время обхода довольно громко сказал: «Ну, эти двое уже не встанут». Этот эпизод Менделеев помнил до старости, записав в своих воспоминаниях «Доктор Кребель. Товарищ Бетлинг вместе со мной кровью харкал и, заболевши, скончался. Меня считали отпетым». Нетрудно представить, что чувствовал юноша, которого фактически приговорили к смерти, причем зловещий диагноз начинал неумолимо сбываться. Окружающие считали так же: как писал один из современников, «он представлялся нам настолько больным, что при встрече впоследствии... казался выходцем с того света».

В мировой антропологии существует уникальное понятие инициации смертью — «обряд перехода». В простейшем случае человек (например, юноша в ритуалах первобытных племен) должен полностью поверить, что он умирает, чтобы затем духовно переродиться и перейти на более высокую ступень (мужчины-воина). Согласно В.Я. Проппу, идея трансформации личности путем «смерти-возрождения» — один из глубочайших архетипов человеческой культуры, скрытый во множестве мифов и народных сказок. Эксперименты современной психиатрии неопровержимо доказывают огромную роль переживаний состояния «смерти-возрождения» как в лечении психических расстройств, так и в личностной перестройке. Инициированный смертью начинает использовать каждое мгновение, чтобы быть счастливым, делать то, что по душе.

Примечательно в этой связи, что пик «смертельной» болезни Менделеева совпадает с глубочайшей переоценкой его отношения к жизни и учебе. Мы помним, насколько слабым учеником он был в гимназии. Вступительные экзамены в педагогический институт Дмитрий сдал столь же посредственно (две двойки, пять троек, две четверки). Два года он слушает одни и те же курсы, но все равно стоит в хвосте — 25-м из 28 студентов. И вдруг все внезапно меняется, в лазарете разгильдяй-второгодник будто перерождается в любознательного и пытливого студента. Уже через год он становится в списке седьмым, еще через год у него пятерки, нередко с плюсами, по всем предметам (кроме поведения), он бравирует игрой в карты в ночь перед экзаменами, становится любимцем профессуры и с золотой медалью заканчивает институт. «Обряд перехода» принес зримые плоды.

С какой стороны посмотреть

В своих воспоминаниях о пединституте Менделеев отмечал, что закрытый характер этого вуза был для него весьма благотворным: «Нам все было дано, все было легкодоступно, и мы брали предлагаемое». Несомненно, для живущего в нужде больного студента много значило, что «там все было под рукой, начиная от лекций и товарищей до библиотеки и лаборатории, время и силы не терялись на хождение в погоду, ни на заботы об обеде, платье и т. п.». Он считал, что все это являлось «кислородом… поддерживало пыл в очаге», нужном «для научного горения». Подчеркнем, что столь позитивное отношение к жизни Менделеев фактически выработал в себе сам после глубокой перемены, вызванной болезнью. Его сокурсники относились к институту намного критичнее, считали условия жизни беспросветными, а порядки — казарменными. Добролюбов, учившийся там же ив те же годы, ядовито писал: «Все унес этот проклятый институт со своей наукой бесплодной», его безмерно раздражал мелочный регламент, выдача книг по разрешению и т. д.

Столь же различным было отношение студентов к обязательству отслужить учителем по окончании института (из расчета два года службы за год учебы). Менделеев относился к этому очень серьезно, считал, что, «давши при вступлении личные обязательства, что будем педагогами», необходимо «по косточкам разбирать всю предстоящую нам жизненную обстановку». (Она сохранилась, эта расписка, с забавной подписью «от недоросля из дворян Димитрия Иванова Менделеева».) Добролюбов же, напротив, искал способы, как бы избежать принудительной отработки.

Наконец, отношение к администрации института и преподавателям у студентов было неоднозначным. Добролюбов ненавидел директора института Давыдова, причислял его к «разной сволочи», потратил массу сил на борьбу с этим ханжой и мракобесом, а инспектора института Тихомандрицкого считал пешкой и насмехался над ним в анонимных памфлетах. Менделеев, в свою очередь, писал: «директор Ив. Ив. Давыдов напрасно осуждается, человек добрый и внимательный. Еще лучше инспектор Александр Никитич Тихомандрицкий». Впрочем, для особых его отношений с рядом профессоров были, похоже, особые причины.

И.И. Давыдов и Н.А. Добролюбов

Питерские и тверские

Напомним, что студентом Менделеев стал почти «по блату», за него похлопотал Чижов, учившийся с отцом Менделеева не только в педагогическом институте, но и в Тверской семинарии. (В тот момент Чижов уже был в отставке, но к голосу бывшего декана прислушались.) Земляком Чижова, уроженцем Твери, был и директор Давыдов. В Твери родился и инспектор Тихомандрицкий, выпускник Тверской семинарии, а затем Главного педагогического института. Наконец, уроженцем Тверской губернии и выпускником все той же Тверской семинарии и пединститута был и А.А. Воскресенский, любимый учитель Менделеева. Интересно получается: эдакое тверское землячество, региональный клан администраторов, сложившийся в институте, приобщение к которому невольно открылось для юноши из Сибири через тверскую родословную отца.

Мы уже задавались вопросом, не были ли в родстве Менделеевы и Тихомандрицкие. Лишь совсем недавно нам удалось узнать от архивиста А.В. Матисона, что дед А.Н. Тихомандрицкого, Емельян, оказывается, был дьячком того самого погоста на Тихомандрице, где служил священником дед Менделеева. Так что, хотя родней они и не были (дядя Менделеева с той же фамилией Тихомандрицкий, как оказалось, умер юношей), взаимосвязь между их родами была глубинной.

Не стоит недооценивать роль этой детали в судьбе Менделеева, поскольку именно благожелательность перечисленных выше лиц оказала ключевое влияние на ранние ступени его карьеры. В то время клановость, особенно региональная, была обычным явлением во многих сферах (вспомним хотя бы немецкую и русскую партии в университете и академии, между которыми метались многие профессора Главного педагогического института, выходцы из Дерптского университета). Поэтому «своих», разумеется, старались взрастить и поддержать. Было в столице и Тобольское землячество: Протопоповы, Жилины, Лещевы, Каш — обособленный круг, из которого сибиряк Менделеев выбрал и первую, и вторую невесту.

Особый контакт возник у Менделеева с Воскресенским. Хотя последний и не был в студенческие годы руководителем его курсовых работ, связь между ними с каждым годом все более крепла. Исследователь Т. Богатская установила, что личная жизнь Воскресенского сложилась неудачно; хотя он и был женат, супруги почему-то жили порознь и детей не имели. Воспитанный в глубоко православной традиции, Воскресенский остро переживал неестественность такого брака и, возможно, перенес все тепло нерастраченных отеческих чувств на талантливого сироту. Впрочем, неплохие личные отношения у Менделеева сложились со многими профессорами. Как он писал: «Ф.Ф. Брандт, Степ. Сем. Куторга и Ал. Абр. Воскресенский много о мне заботились. У Брандта учил летом детей. С Шиховским ботанизировал». Все они почувствовали врожденный и расцветающий на глазах талант. Попробуем понять, в чем же именно он начал проявляться.

Ф. Брандт, С. Куторга, А. Воскресенский

Песня про зайцев

Раскроем наугад курсовую работу студента Менделеева «Опыт исследования о грызунах Петербургской губернии» (в собрании сочинений она занимает 70 печатных страниц). В музее-архиве хранится ее рукопись — аккуратный «девичий» почерк, огромные междустрочные интервалы (видимо, для добавлений и правки), по строкам характерными бурунами летят верхние завитки прописной буквы «д». Текст кажется сухим: таксономия белок, мышей, зайцев; подпорядок, семейство, род, вид... Скучновато. Идет все более детальное описание окраски тела, формы зубов и частей тела, повадок. И вдруг россыпью возникают неожиданные вставки: грызуны бывают «угрюмые и веселые», белки — «игривые, на них любо посмотреть», но иногда, «пригорюнясь, сидят в уголку». Доходим до мышей: «Вид 2. Домовая мышь – Mus musculus L. Все знают ее и за вред, за пронырливость, все не любят и гнушаются маленьким грызуном, до которого дошла речь в нашей фауне, хотя в своей форме он не имеет ничего неприятного и некрасивого»…

Первый напрашивающийся вывод: написано от души, с любовью, автор наблюдателен, а предмет ему настолько интересен, что этим заражается и читатель. За типовым рефератом (который можно было бы просто списать) вдруг проглядывает творческая личность автора. Снова листаем текст, вчитываемся: «Произведя до 20 измерений величины нашей мыши, я нашел, что по различию полов длина тела ее изменяется, но хвост постоянно у самок короче длины тела, а у самцов длиннее». Дальше следует таблица (ее, видимо, можно считать самой первой «таблицей Менделеева») с результатами измерений. Хотя сюжет явно анекдотичен (Менделеев гоняется за мышами с линейкой, чтобы их измерить), итог вполне серьезен, экспериментальный результат значим, а по тем временам достаточно нов.

Доходим до зайцев: «Особенно поражают длинные ноги, огромные уши и короткий хвост». Кого поражают? Написана, казалось бы, откровенная банальность. А с другой стороны, что, собственно, отличает зайца от других грызунов в длинном их перечне? (В то время зайцы входили в отряд грызунов, теперь же их выделили в отряд зайцеобразных. — Примеч. ред.) Да именно эти признаки и отличают. Пожалуй, в данном примере ярко видна еще одна особенность становления будущего систематика: выделить самое главное, пусть даже кажущееся совершенно обыденным. «Основы химии» ведь тоже начинаются с банальных истин, с того, что вода жидкая и мокрая, но бывает и твердой... Заметим, что руководитель курсовой работы о грызунах, профессор Брандт, был настолько впечатлен исследованием Менделеева, что после ее прочтения загорелся желанием составить сводное описание всей фауны России силами студентов-старшекурсников Главного педагогического института и подал об этом прошение.

Как губка впитывал Менделеев основы наук, причем почти каждое из посеянных в те годы семян плодоносило позднее в его творчестве. У математика Остроградского он научился не бояться сложных формул (позже он легко освоит метод полиномов Чебышева для своих физико-химических работ). Профессор Ленц фактически сделал из него физика (вспомним менделеевское определение «химик, который не есть физик, есть ничто»). Зоолог Брандт, ботаник Шиховской и, наконец, минералог Куторга пробудили его страсть к таксономии и поискам естественной классификации всех «трех царств» природы.

Самым мудрым оказался Куторга: он не побоялся доверить неопытному студенту-выпускнику анализ найденных им в Финляндии минералов, сначала ортита, содержащего редкоземельные церий и иттрий, а затем пироксена (в котором студент не нашел ожидаемого глинозема) и даже помог опубликовать две первых статьи об этом. Проблема состояла в том, чтобы самостоятельно определить точный состав и точную форму кристаллов и отнести эти минералы к каким-либо уже известным семействам. Именно тогда Менделееву пришлось впервые столкнуться с непростой проблемой взаимосвязи состава и формы. Это и послужило основой его интереса к изоморфизму и предопределило тему для магистерской диссертации. Из этих первых весьма простых практических опытов по разложению минералов кислотами и щелочами произрос его интерес к химии минеральных веществ. А вот к органической химии он остался равнодушен — не потому ли, что в студенческие годы перед ним не поставили интересной задачи?

Крымский зигзаг

В период с 17 мая по 1 июня 1855 года в Главном педагогическом институте состоялись выпускные экзамены, которые Менделеев сдал блестяще и закончил обучение с золотой медалью и званием старшего учителя. Экзамены были публичными, присутствовало много гостей, оставивших восторженные воспоминания. В числе почетных гостей был и академик Фрицше, написавший Давыдову письмо: «Покорнейше прошу Ваше пр-во содействовать с Вашей стороны тому, чтобы г-ну Менделееву при определении на службу была предоставлена возможность далее усовершенствоваться в химии». В итоге Менделеев получил возможность остаться в институте для подготовки к сдаче экзамена на звание магистра.

Между тем болезнь его не отступала, а потому администрация института в первую очередь приняла во внимание рекомендации врачей — направить его учителем в регион с мягким климатом. Подходящая вакансия имелась в Ришельевском лицее в Одессе. Сам Менделеев обрадовался не только шансу поправить здоровье, но и возможности пользоваться роскошной библиотекой бывшего иезуитского колледжа для продолжения своих изысканий. История, однако, распорядилась иначе, и по ошибке чиновников Менделееву было предписано отправляться учителем в Симферополь. Молодой выпускник, как известно, устроил грандиозный скандал, тем не менее министерство своего решения не поменяло.

Ошибка земной канцелярии, похоже, оказалась точным расчетом канцелярии небесной. Волею судьбы Менделеев 25 августа 1855 года, в самый разгар Крымской войны, оказался в прифронтовом городе. Героический Севастополь был уже сдан, а в Симферополе, заполненном госпиталями, оперировал раненых великий хирург Пирогов. Предусмотрительный петербургский медик Здекауэр, узнав о месте назначения, снабдил выпускника письмом к Пирогову. История о встрече Менделеева с хирургом, завершившаяся фразой «вы еще нас со Здекауэром переживете», неоднократно описана во множестве биографий великого химика. Менделеев в восторге писал: «Насквозь человека видел и сразу мою натуру понял!» Диагноз оказался ложным, дамоклов меч вдруг исчез, инициация завершилась. Как-то сама собой вдруг сразу разрешилась и проблема с вакансией в Одессе — выяснилось, что Менделеева там ждут. Уже 30 августа старший учитель отбыл в Одесский лицей, где, согласно добровольно данной им расписке, он должен учительствовать следующие восемь лет.

Окончание в №12

Доктор химических наук
Е.В. Бабаев,
МГУ им. М.В. Ломоносова