Яломиште

Иллюстрации группы АзАрт

Сигнал тревоги раздался в пять утра. Лейтенант Лямин с нарядом бойцов бежал на левый фланг вверенного участка государственной границы. Именно там было зафиксировано нарушение контрольно-следовой полосы. Постоянные тревоги выматывали: то зверь пройдет, то просто сбой сигнальной аппаратуры.
Восьмая застава, в просторечии «восьмерка», считалась несчастливой: тут в последние годы тревоги случались часто. И даже люди пропадали. Лямин, правда, этого не застал — прибыл сюда недавно.
Когда добежали до места, ничего похожего на прорыв нарушителя не обнаружилось: контрольно-следовая полоса чистая, заграждения нетронуты. И почему сигнализация сработала?
— Товарищ лейтенант, — обратился к Лямину рядовой Мамалыгин, — вон там вроде как следы цепочкой. С той стороны, от румын.
Лямин на свое зрение не жаловался, но ничего не углядел.
— Кажется тебе, Мамалыгин. Вон даже Абай не реагирует.
Пес Абай действительно сидел спокойно и всем видом демонстрировал равнодушие к происходящему. Людской суеты он не понимал, врага не чуял, а значит, и лаять незачем.
А у Воронина нервы уже были ни к черту. Карьера у него поначалу хорошо шла, быстро до майора дослужился. А вот на «восьмерке» все наперекосяк пошло. Он рассчитывал в академию поступить и перебраться в уютное штабное кресло. Да вот застрял с женой и сынишкой в военном городке. Начальство требовало порядка на заставе и в академию не отпускало.
Лямин отправился с солдатами обратно на заставу. Июльское солнце уже изрядно поднялось над горизонтом.
— Косуля, наверное, из лесу выскочила и обратно убежала, — размышляли бойцы.
— Или барсук, — сказал Мамалыгин.
— Сам ты барсук, — обсмеяли его товарищи.
— Я видел тут барсука. Жирный такой, кого-то мне напоминает…
У входа в военный городок Лямина встретил заместитель начальника заставы по политчасти, старший лейтенант Петручок.
— Ничего? — не столько спросил, сколько констатировал он.
— Ничего, — кивнул Лямин. — Чертовщина какая-то.
— Плохо дело, по данным контрразведчиков, кто-то ходит через границу.
— Да как ходит-то? Кто?
— А вот это вопрос. Местные периодически видят чужих людей. Но отследить трудно. Вот проскочил по краю поселка человек — и нет его уже. Откуда шел? Куда? Даже приметы передать толком не могут.
— Может, привиделось?
— Может быть, — согласился политрук. — Но это раз может привидеться, два. А таких случаев уже с дюжину набралось. На границе у народа глаз наметанный: знают, как чужого от приблудного отличить. Грешат, будто мы плохо службу несем, проходной двор на границе устроили.
— Да мы вроде бы все по уставу делаем.
— А чужие ходят.
Лямин сразу вспомнил, как на прошлой неделе пастух-румын на той стороне уснул и все стадо коров через границу рвануло: им в Советском Союзе, видишь ли, трава зеленее и сочнее. Контрольно-следовую полосу перетоптали, переполох устроили. И что? Стадо вернули, пастуха отругали, порядок навели. Было подозрение, что со стадом могли прорваться нарушители, так не подтвердилось — следы везде только коровьи.
— Без поллитры не разберешься, кто тут чужие. — Петручок нахмурился. — Что румыны, что молдаване — один черт, все свои. То ли нам помогают, то ли друг друга покрывают…

В воскресенье Лямин отпросился у начальника заставы в соседнюю деревню. Военторговский магазин в городке был, но там все на армейскую тему. А тут приближался день рождения сестры, и Лямин решил послать ей подарок, а заодно и матери какой-нибудь гостинец.
Сельский магазин «Товары повседневного спроса» ассортиментом мог удивить даже городского жителя. Лямин, прежде чем войти в магазин, остановился поболтать с местными жителями, с кем уже успел завести дружбу. Поговорили о погоде, о видах на урожай, местные обещали прекрасное вино и звали осенью пробовать. «Это когда еще будет?» — слушая их, думал Лямин; для него, утомленного июльским солнцем, время казалось бесконечно тягучим. И о недавнем переполохе на границе поговорили, такие новости быстро расходятся.
И тут Лямин ощутил какую-то тревогу. Глянул по сторонам и заметил в отдалении женщину. Та без смущения внимательно смотрела на Лямина. Была она средних лет, какой-то своеобразной красоты. Глаза светлые, травянисто-болотистого цвета. В черных как смоль волосах серебром пробивалась седая прядь. Одета в традиционные молдавские одежды. Однако было в ней что-то странное, и Лямин насторожился.
— Что за женщина там? — спросил он у собеседника.
— Да это Брындуша, — усмехнулся собеседник.
— Не видел ее раньше, — сказал Лямин.
— Да и мы ее видим нечасто. У них весь род нелюдимый. Дом у леса стоит, за селом.
— У границы?
— Нет, не у границы, — успокоил его собеседник. — Это там, дальше.
Лямин попрощался, поднялся на крыльцо магазина. Перед тем как войти, обернулся и увидел, как Брындуша сворачивает в переулок: голову вытянула вперед, при этом странным образом переломилась в лопатках. Создалось впечатление, что у нее прихватило спину и она сейчас обопрется о забор. Так бывает при простреле в поясницу: человек останавливается, чтобы перевести дыхание от боли.
Но Брындуша не остановилась, а, наоборот, резво шмыгнула в переулок. Лямин хмыкнул, покачал головой и пошел покупать подарки родне.

Следующие две ночи снова выдались неспокойными. Тревоги звучали в полпервого ночи и в четыре двадцать. И опять пустые хлопоты: ни следов на контрольно-следовой полосе, ни нарушителей, причина тревожной сигнализации не установлена.
Наутро начальника заставы Воронина затребовали в кишиневский штаб. Вернулся он чернее тучи. Вызвал Петручка с Ляминым обсудить ситуацию. Вроде бы и служба на заставе организована строго по уставу, а порядка на границе нет.
После совещания Лямин столкнулся на крыльце со старшим сержантом Грицуном. Тот, не глядя на Лямина, не по-уставному сплюнул в пыль и мрачно сказал:
— Ловить надо эту гниду.
— Кого? — уточнил Лямин.
— Через границу точно кто-то ходит, поверь, лейтенант; ты здесь недавно, а я второй год тут дослуживаю. Все эти тревоги неспроста.
— Мы как раз это обсуждали сейчас… — сказал Лямин, пропуская мимо ушей фамильярность бойца.
— Обсуждай не обсуждай, а техника не обманывает, — сказал Грицун.
— А следы где?
— Значит, мы их не видим.
Слаб человеческий глаз.
— Абай следа не берет. Он что, негодный пес?
— Пес прекрасный, настоящий пограничный пес, — согласился Грицун. — Человека бы взял на раз.
— А кто тогда, по-твоему, через границу ходит?
Не человек? Если зверь, черт с ним, пусть ходит.
— Черт с ним, черт с ним… — загадочно произнес Грицун и пошел вразвалочку, бросив через плечо: — Хитрый черт, да я хитрее…
После этого Грицун договорился с Ворониным ходить к границе не только в дозоре, но и в свободное время. Воронин был в таком состоянии, что соглашался на все.
В один из вечеров Лямин шел по военному городку. Заметил в курилке Грицуна. Тот чертил на песке какую-то схему. Лямин подсел рядом.
— Вот, — Грицун ткнул прутиком в схему пограничного участка, — тревоги происходят в разных местах. То на левом фланге, то на правом. Казалось бы, нет какой-то системы. А она есть.
— И в чем она?
— В бессистемности. Нас пытаются убедить, что все это случайности. Но есть участок, где тревоги случаются чаще других. — Он заштриховал палочкой место на правом фланге и добавил: — И старшина Бородюк где-то здесь пропал.
Про Бородюка на заставе говорили мало и неохотно. Пришел молодым солдатом, служил добросовестно. Став сержантом, проявил рвение. Командование порой считало его требования к бойцам чрезмерными, но в рамках устава. Остался на сверхсрочную, получил звание старшины. Во время одной из тревог пропал. Вот так просто пропал. Особисты подозревали уход за кордон. По разным каналам прощупали слухи на той стороне — не было перебежчика. То ли Бородюк в лесу сгинул, то ли в реке утонул. С собаками искали, не нашли — канул в безвестность.

Через пару дней застава опять поднялась ночью по тревоге. Когда выбегали, Грицун крикнул:
— Товарищ лейтенант, вы там проверьте как положено, а я на правый фланг. Там они! Я их там встречу. Вот им сюрприз будет! И вы потом туда подтягивайтесь.
Ни следов, ни повреждений на пограничном оборудовании опять не нашли. На обратном пути Лямин вспомнил про Грицуна.
— Мамалыгин, Федотов, — скомандовал он бойцам, — за мной, на правый фланг!
Через час поисков Лямин ощутил не просто беспокойство, а настоящий страх. Нет Грицуна! И на заставу не вернулся. Абая по следу пустили, но безуспешно — тот был непривычно вял. 
— Еще один Бородюк! — воскликнул Воронин, отправившийся на поиски вместе со всеми.
— Товарищ майор, — позвал его Мамалыгин, — смотрите, вон там веточки поломаны и вроде бы как трава примята, след в лес уходит.
— Ну, проверь, — устало приказал Воронин.
Мамалыгин углубился в чащу и исчез из виду. Минут через пять Воронин заволновался:
— Если еще один солдат пропадет, я трибуналом кончу.
И тут из леса донесся крик:
— Товарищ майор, товарищ лейтенант! Идите сюда, я его нашел!
Весь отряд пограничников ломанулся через заросли. Преодолев пару пригорков, наконец увидели Мамалыгина и Грицуна. Грицун сидел, прислонившись к стволу раскидистого бука, устремив мутный взор вдоль границы на север. Лицо его было словно обескровлено, глаза совершенно пустые, изо рта текла струйка слюны. Грицун казался неживым, хотя слабо дышал.
— В санчасть его! — скомандовал Воронин. — Быстро!
Фельдшер в санчасти только головой покивал:
— Везите в город. Надо сразу в неврологию. У него то ли инсульт, то ли мозги сдвинулись.
Мигом снарядили уазик. В городе врач осмотрел и сказал, что инсульта нет, но состояние тяжелое.
— А что хоть с ним случилось? — спросил Лямин.
— Да это вас надо спрашивать, что у вас там случилось. — Врач строго посмотрел на лейтенанта.
— Он был один, — сокрушенно сказал Лямин. — Знать бы, что произошло…
На обратном пути Лямин напряженно думал: что могло так подействовать на Грицуна? На ум лезли всякие байки про психологическое оружие. Один из бойцов прервал его мысли:
— Товарищ лейтенант, давайте в селе у магазина остановимся?
— Давайте, — разрешил Лямин.
Солдаты побежали в магазин, а Лямин остался у автомобиля. Перед магазином вдруг появился поп. Шел-шел, остановился и уставился на Лямина так, что тому стало неуютно.
— Опять беда? — спросил поп.
Лямин сделал знак, мол, проходите, батюшка, не до вас.
— Храни тебя Бог, — сказал поп, не трогаясь с места. — А как зовут тебя, сын мой? Помолюсь за тебя.
— Да не надо за меня молиться.
— И все-таки, есть у тебя имя или это тайна военная?
— Вирилад.
Батюшка имени не удивился, только сказал благодушно:
— Вот видишь, сказал — и не больно. Не выходит у вас нарушителя поймать? И не выйдет, пока не поймете, что это не простой нарушитель.
— А какой же еще?
— Оборотень!
— Тю-ю! — раздраженно присвистнул Лямин. — Сказочки.
— Сказочки не сказочки, а точно проделки Яломиште. Лиса-оборотень это. Видел я ее: яркого окраса с серебристой полоской на груди.
— Такая должна быть приметной, а у нас никто такую яркую лису не замечал.
— Она умеет быть незаметной.
— А вы как же ее увидели? Или Бог помог? — съязвил Лямин.
— Сподобил Господь, — кивнул батюшка. — Я вечером из храма вышел, а она из лесу бежала.
— А как вы поняли, что это оборотень? Или она при вас в человека обернулась?
— Нет, в человека не обращалась и по-человечески со мной не заговаривала. Но поглядела недобро. Видел я эти глаза раньше, а вот где, у кого — не могу вспомнить. Я плеснул в нее святой водой, что из церкви в сосуде нес, и перекрестил потом.
— И что?
— Да ничего. Расхохоталась только по-человечески. Мыслю я, ее и серебряная пуля не возьмет.
— И как же бороться с ней?
— Не знаю, — развел руками батюшка. — Думай, воин. Ты на страже здесь и поставлен, ты и думай.
Сказал поп и пошел своей дорогой. А Лямин после долго обдумывал его слова. То верил, то не верил. Стал интересоваться местным фольклором, выведывать, кто из местных старожилов самый древний, но в здравой памяти.
— Сходи к деду Драгошу, — посоветовала продавщица. — Я, еще когда девчонкой была, к нему бегала сказки слушать.
Дед Драгош гостя принял радушно.
— Служивые у нас всегда в почете, — молвил он, давая знак невестке принести лепешки и молока.
Драгош охотно рассказывал байки. Лямин как бы невзначай заметил:
— Мне ваш поп недавно про оборотня рассказывал.
— Опять кто в свинью превращался? — оживился Драгош.
— В лису. Яломиште мимо церкви пробегала, он ее святой водой облил.
— Этой твари та вода, что слону дробина.
— А как тогда ее одолеть?
— А зачем? Она людей не убивает, и человеку ее не убить.
Лямин подумал, стоит ли деду все рассказывать?
А потом решил, что стоит. И рассказал про ночную свистопляску на границе, про Бородюка и Грицуна.
— Бородюка вашего она не убивала, — убежденно сказал дед Драгош. — Если только он сам в мороке не заплутал да с обрыва сверзился. А вот Грицуна она сильно заморочила. Как он?
— Вроде бы как поправляется, — пожал плечами Лямин. — Выписали из госпиталя, домой поехал.
Говорят, себя и родню вспомнил. А что на границе с ним было, напрочь не помнит.
— Раз начал вспоминать, то все нормально будет, — сказал дед. — Хотя саму Яломиште и не вспомнит. Видать, сильно он ей хвост прищемил, раз она его так заморочила.
— А чем он ей помешал?
— Был у нас еще в тридцатых годах случай. Водила Яломиште контрабандистов через границу. Может, и теперь за старое взялась.
— А как ее в человечьем облике узнать?
— Да лиса она и есть лиса. Окрас, глаза, повадки лисьи. И речь должна быть лисья.
Лямин шел на заставу и думал, что по таким признакам лису поди опознай. А уже перед сном вспомнил, как поп сказал, будто смотрела на него лиса недобро и взгляд тот был ему знаком.

Стал Лямин планировать операцию. Отметил на карте все места срабатывания тревожной сигнализации и обнаружил интересную деталь: там, где пропал Грицун, проблем никогда не было. Напрашивалась гипотеза, что от того места пограничников специально уводили, как будто там все спокойно. Когда отметил церковь и дом Брындуши, получилась прямая линия. Вот на этой линии и собрался Лямин ловить нарушителей. Раньше времени о своем плане Лямин никому не сказал, а напоследок решил еще раз с попом переговорить. Поймал батюшку в субботу на улице, когда тот в баню шел, спросил:
— Человеческие молитвы на зверя не действуют. Может, для зверя есть особые молитвы или заговоры?
— Святые и со зверьем разговаривать могли, — ответствовал поп.
— Мы-то не святые, — заметил Лямин.
— Да, не святые. А жаль. Бабка моя заговор имела, он на все действует: «Выйди спица вся из дуба. Выйди рыба вся из моря. А ты…» — и дальше добавляешь, что тебе надо. Когда болеешь, например, то «хворь из моего тела».
— Выйди спица вся из дуба… — повторил Лямин. — Это что значит?
— Ничего не значит, — осерчал поп. — Бабке помогало. И мне помогает.
— Ну и на том спасибо, — закончил разговор Лямин.
Тревога прозвенела в этот раз в полчетвертого ночи, на левом участке. Лямин отправил наряд к месту срабатывания сигнализации, а сам взял Мамалыгина и позвал Петручка. Прыгнули в уазик, и Лямин повел его прочь от границы через село.
— Ты куда? — оторопел Петручок.
— Нарушителей брать, о которых контрразведчики говорили. Есть информация от местных, — сказал Лямин. — Зайдем с другой стороны. Я знаю, куда они пойдут.
Петручок засопел, что выражало крайнее сомнение. Мамалыгин стал пристально вглядываться в предрассветный туман и вдруг воскликнул:
— Что там за тени?!
Кто-то метнулся в сторону от дороги. Мамалыгин с криком: «Стой, стрелять буду!», выпрыгнул из машины и тут же пальнул в воздух. Человек остановился, замер.
— Он не один был! — закричал Петручок, вызывая по рации заставу.
Лямин метнулся туда, сюда — второго не было.
Но одного они точно взяли: крепкий мужчина в плотной тужурке, армейских брюках и яловых сапогах.
— Вяжите его и оставайтесь тут, — приказал Лямин.
— А ты куда? — крикнул ему вдогонку Петручок.
— Попытаюсь схватить проводника.
Он кинулся кратчайшим путем к границе, будучи уверен, что оборотень еще там.
Лямин задыхался от бега, во рту пересохло. Он чувствовал впереди нечто, оно убегало от него. Внезапно Лямин споткнулся о корягу и скатился в ложбинку. Что-то метнулось от него совсем близко. Лямин бросился следом, наткнулся на стену оврага. В тумане прошел вдоль стены, пока не услышал под ногами тихое журчание. Из-под корней струился родник и ручейком убегал в заросли травы. Лямин припал к источнику. Пил, переводил дыхание и снова жадно пил. Затем замер, прислушался. Послышался чей-то шепот: «Напился. Страшно как!»
«Кто здесь?» — строго спросил Лямин. Из травы выскочил заяц и бросился в лес. Над головой послышались шорохи, запрыгали птицы: «Утро! Утро!» — зазвенело в кустах. Ветки были тонкие и вряд ли выдержали бы на себе человека. «Чего он стоит? — снова послышалось сверху. — Стоит и стоит. Стоит и стоит. Утро!»
Лямин понял: он свихнулся! Его, как Грицуна, свезут в дурдом. Навязчивая идея, лиса-оборотень, поп, говорящий лес. Свихнулся! Но тут же уцепился за мысль: стоп, есть же нарушитель, задержанный. Впрочем, а был ли нарушитель? Может, все это игра горячечного ума, а сам он сейчас лежит и бредит?
— Здравия желаю! — вывел его из смятения бравый солдатский голос.
Лямин воспрянул духом. Не сошел с ума! Стал высматривать своих, увидел в траве барсука.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант. — Барсук представился: — Старшина Бородюк.
— Что происходит? — Лямин был вконец ошарашен.
— А это вы попили из родника Яломиште. Теперь понимаете речь птиц и зверей.
— Ты — барсук? — пролепетал Лямин. — Как такое может быть?
— Лиса превратила, зараза. Что с Грицуном?
— Да вроде бы на поправку идет.
— Это хорошо, — деловито сказал барсук Бородюк. — Грицун ее почти поймал, она и обозлилась.
— Она что, и меня безумцем сделает?!
— Пока вы понимаете зверей, у вас есть шанс расправиться с ней. Звери подскажут. Она тут всем поперек горла.
Лямин крикнул что было духу:
— Эй! Помогите мне! Где Яломиште?
— Зде-е-есь! — протяжно донесся из лесу разноголосый вой.
— Бегите, товарищ лейтенант! — крикнул барсук. — Кабанам доверьтесь, у них с лисой свои счеты.
Лямин бросился на зов. Впереди, в чаще, яростно хрюкали кабаны, они гнали лису и звали его за собой. Лямин прибавил шагу. Вот в кустарнике мелькнул огненно-рыжий хвост. Лямин замер под ивами, выхватил пистолет, прицелился. Лиса тоже остановилась, зло уставилась на него травянисто-болотными глазами.
— Ты еще и встал под ивами, — оскалилась Яломиште. — Не убьешь ты меня, хоть и я тебя не убью.
— Выйди спица вся из дуба, выйди рыба вся из моря, а ты, оборотень, уходи прочь из этого леса.
Лиса расхохоталась по-человечьи:
— Поп научил? Не сработает заговор, не старайся. Впрочем, я уйду. Ты ведь не дашь мне здесь житья.
Да и кто мне теперь поверит, что я в этих краях через границу безопасно переведу. — Повернулась и ушла в лес.
— Прощай, Брындуша, — сказал Лямин, пряча в кобуру пистолет; лиса даже не обернулась.
Кабаны негодовали.
— Я бы в нее шмальнул! — взвизгнул один; другие выразили сомнение в том, что выстрел способен поразить лису-оборотня. — Для острастки бы шмальнул, а у этого, — кабан презрительно кивнул в сторону Лямина, — кишка тонка.
Второго нарушителя взяли через час. Преступники были матерые, каждый во всесоюзном розыске. Воронина после этого в академию направили. Уезжал он радостный, долго жал всем руки. А Лямину сказал: «Навещай в Москве. Далеко пойдешь».
Через месяц Лямин получил перед строем медаль «За отличие в охране государственной границы СССР».
Когда его расспрашивали, как он вычислил нарушителей, Лямин ссылался на попа. Мол, батюшка видел у церкви лису. А что ее потревожило, что выгнало из лесу? Значит, там проходила тропа контрабандистов. А куда она вела? Прямо к дому тетки Брындуши. Вот мозаика и сложилась. Саму Брындушу больше никто не видел. Про оборотня и про барсука Лямин благоразумно умолчал. Да и речь животных он в тот же день перестал понимать. Бородюка и родник, сколько ни пытался, отыскать не смог.

Серебрится иней на деревьях, в деревне поп звонит в одинокий колокол, созывая паству.
А Лямин на заставе, пуская пар изо рта, отдает очередной приказ:
— Пограничный наряд, равняйсь, смирно! Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Вид наряда — дозор. Задача — не допустить…
И отвечают ему:
— Есть выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистический Республик!
Было это не было? Наверное, было.