Чиновник, сонный, как осенняя муха, лениво шуршал бумагами. Его холеное лицо выражало скуку и отвращение. Пауль терпеливо ждал, в то время как его мысли крутились, точно жернова. В этом квартале он продал в два раза меньше страховок, чем в предыдущем. Это значит, что о премии можно забыть, а жена — та еще пила — покрошит мозг на куски. В искусстве тратить его деньги Мире нет и не было равных.
— Итак, господин Кремер, — бесцветным голосом произнес чиновник, — вы хотите принять наследство вашего покойного дяди, Дирка Кремера?
— Да хочу, — вздохнул Пауль.
Бюрократ извлек наконец из кипы документов нужный бланк.
— Тогда распишитесь.
Пауль пожал плечами. Наследство. Смешно. У Дирка гроша ломаного не было за душой. Поэт и философ, он всю жизнь прожил на съемных квартирах. Сменил трех жен. С последней, неопрятной востроносой особой, Пауль беседовал накануне.
— Что он мне оставил? — усмехалась женщина. — Долги и головную боль!
— Тогда зачем вы меня позвали? То есть я бы все равно приехал проститься. Знаете, мы с Дирком дружили в детстве. Он же всего на три года старше меня.
— Ну, это меня не касается, — фыркнула вдова. — Дело вот в чем. Он завещал нам свой талант. Какой?
А бес его знает. Лично мне никакой не нужен. Если вам надо — берите.
Пауль думал, что она отдаст ему какие-то рукописи, но женщина покачала головой:
— Ничего он не записывал, только мечтал все время. Часами мог смотреть на какой-нибудь цветок, на звезды. Как ребенок, даже хуже. Ладно бы книжку издал — хоть какой толк. Что делать? Идите в суд и скажите, что вы наследник Дирка Кремера. И получите... понятия не имею, что получите. Прошлогодний снег на голову? Мигрень? Шизофрению? Какие таланты у раздолбая?
«Эх, Дирк», — грустно улыбнулся Пауль, черкнув на листе стыдливую закорючку. Наверное, это символическое действо — принять в наследство частицу чужой души.
Первый раз на него накатило тут же, в кабинете. Таинственно и красиво сверкнул на столе граненый стакан и, преломив солнечный луч, разбросал его по столешнице хвостом сказочной птицы. Пауль удивленно потер глаза. В приоткрытую форточку разноцветными струйками затекал птичий щебет, и от сладковатого цветочного запаха кружилась голова.
Это было похоже на внезапную болезнь, и, застонав сквозь зубы, он заторопился к выходу. На воздухе ему ненадолго стало легче. А потом все началось сначала.
Аромат, ностальгический и тонкий, заставлял сердце расширяться и, как душная комната, распахивать окна и двери. Мир вокруг удивительно помолодел. Он уподобился воде, которая струилась неторопливо и скучно — и вдруг впитала в себя осеннее небо, до последней капли выпив его яркую синеву. И ромашки на газоне, и рыжая кошка на ступенях — все вызывало любопытство и нежность.
С улыбкой Пауль миновал свою припаркованную машину. Он будет гулять до ночи, пока огромная золотая луна не встанет над крышами. Шум города стихнет, и слышен станет далекий плеск реки. В их первую с Мирой весну они так же бродили по спящему городу, пока не вышли к черному потоку, полному серебряных звезд. Луна, похожая на спелую дыню, поднималась за их спинами, а они — молодые и легкие — стояли, взявшись за руки.
Помнишь, Мира, как танцевали бабочки вокруг фонаря? Мы обнимались в пятне света, а весь мир плыл мимо нас в медленном вальсе. И ничего у нас не было, кроме отражения луны в глазах, крыльев за плечами и мечты о счастье. А помнишь полустертые тропинки, и шквал весны, цветенье наугад, и в тишине негромкий голос скрипки, самозабвенно певший про закат. Густой туман и лунные капели, ночной пожар, занявшийся в реке. И разгорались звезды, взгляды пели, прикосновенья таяли в руке.
Но ты по-прежнему моя Муза! Да, равнодушная и усталая, замороченная шелестом купюр. И всё-таки — Муза. Любить сквозь годы — трудное приключение. Наверное, проще переплыть море в шторм. А на губах соленый вкус прибоя, а может, слез, а может, тишины. И ангелы — их тоже было двое — нам день и ночь нашептывали сны.
Пауль задыхался. Талант, как некое диковинное существо, обнимал его тонкими горячими руками, прижимаясь к груди ласково, но крепко. И в таком чаду из года в год пребывал несчастный Дирк? Неудивительно, что он ничего не добился в жизни.
Ну, нет! Пауль рывком отодрал от себя ласковое чудовище. Теперь талант Дирка лежал на его ладони золотой монетой. «Забирай-ка, братец, свой подарочек. Может быть, там, где ты сейчас, это безделица тебе пригодится».
Усмехнувшись, он опустил руку. Монетка солнечной искрой упала на асфальт, а Пауль заторопился к машине. На полпути он остановился. Все же это было его наследство. Может, если любоваться им, например, по десять минут перед сном, оно не причинит вреда?
Да и монетка, вроде бы, из чистого золота. Он со вздохом повернул назад.
Напрасно Пауль осматривал обочины и шевелил траву на газонах. Золотая искорка пропала. Возможно, погасла, осиротев. Или же ее подобрал какой-нибудь прохожий. Вряд ли взрослый. Разве что ребенок поднял по неразумию блестящую штуку. Беззащитная, доверчивая душа. Дитя несмышленое. Удачи ему.
![]() |
Иллюстрации Елены Станиковой
|