Павел Иванович Чичиков, русский предтеча виртуальной экономики

В начале перестройки был популярен такой анекдот. Встречаются два бизнесмена. Один другого спрашивает: «Тебе нужен вагон мармелада?» — «Конечно!» — «А миллион у тебя есть?» — «Есть!» — «Отлично!» Сделка заключена. Дальше оба отправляются на поиски. Один — миллиона, а другой — вагона мармелада. Перед нами типичное оперирование виртуальными ресурсами: обещанием предоставления товара и обещанием его оплаты. В сущности, и мармелад, и миллион рублей превратились из вполне материальных объектов в некие знаки, за монетизацию которых и борются герои рассказа. Из-за него, кстати, этот популярный в начале 90-х годов типаж стали называть «мармеладниками», хотя логичнее были бы их назвать «чичиковцами», ведь суть такого рода предпринимательства — превращение материальных ценностей в знаки с последующей их конвертацией в капитал — аналогична деятельности героя «Мертвых душ».

Художник С.Дергачев

«…по существующим положениям этого государства, в славе которому нет равного, ревизские души, окончившие жизненное поприще, числятся, однако ж, до подачи новой ревизской сказки наравне с живыми», — констатировал объективную ситуацию Павел Иванович Чичиков. Этот общепризнанный факт лег в основу его отчасти успешной бизнес-модели по конвертации в деньги как легитимных документов на право собственности, так и доверия к нему лично, а также уважения государственных законодательных актов и положений. Однако он опередил свое время на полтораста лет, поскольку действовал в рамках экономической парадигмы будущего, которую вполне можно назвать постмодернистской, когда не важно, кто ты есть на самом деле, главное — как ты выглядишь. В существовавшей же в первой половине девятнадцатого века российской экономической парадигме, разделяемой большинством губернского города, Чичиков, формально чтивший закон, где нет запрета покупать мертвые души, будет признан мошенником, так как нарушает неписаные правила и покушается на моральные ценности. Однако герои романа отнюдь не одинаково относятся к предложенному Чичиковым инновационному решению — превратить умерших людей в денежные знаки. Так, Манилов категорически не принимает нововведения, сохраняет приверженность имеющейся экономической норме, но все-таки уступает соблазну. Коробочка оказывается более гибкой, она видит перспективы модернизации, но понять, что принадлежащие ей души уже стали некими знаками, предназначенными для обмена, еще не готова. Поэтому кузнец, по ее мнению, стоит гораздо больше остальных, ведь знатный был кузнец! Безоговорочно принимает новую экономическую парадигму только Собакевич, для которого Чичиков оказывается гениальным предпринимателем, работающим строго в рамках несовершенного законодательства и заслуживающим поощрения. Что же касается Ноздрева и Плюшкина, то они и в старой экономической парадигме выпадают из нормы, но отнюдь не в сторону инновационных решений.

В чем же суть его инновации? По правилам экономической игры, предложенной государством, между двумя ревизскими сказками проходит примерно 10—12 лет. За это время происходят два встречных процесса: увеличение и снижение численности крестьян в барском поместье. Динамика обеспечивается продажей и покупкой душ, их естественным расширенным воспроизводством, а также смертностью и побегами. Гипотеза, принятая государством, понятна: эти два процесса сбалансированы, сколько прибыло — столько и убыло, налогооблагаемая база для помещика сильно не меняется. В условиях стабильного государства, без кровопролитных войн, социальных потрясений и смертоносных эпидемий такая гипотеза справедлива, но если условия изменились, то помещик начинает нести потери и терпеть убытки, так как размер ежегодной подати за крепостных крестьян в поместье по старой ревизской сказке становится неадекватно высоким. Размер экономии для помещика на податях за проданные Чичикову мертвые души становится за несколько лет существенным. У Чичикова же свой корыстный интерес. Обычно помещик берет ссуду в банке под залог материальных ценностей, тех же душ. Затем эту ссуду возвращает с процентами, а ему возвращают залог. Либо не возвращаются ни ссуда, ни залог — если помещик неверно оценил экономическую ситуацию и обанкротился. Бизнес-модель Чичикова иная: получить бесплатно или дешево приобрести мертвые души, а затем их заложить в банк как дорогую собственность, да еще получить бесплатную землю в Херсонской губернии для заселения. Такой залог и возвращать-то не надо, а заселенную виртуальными душами землю удастся сразу же и перепродать.

Казалось бы, мошенничество этой схемы не столь сложно заметить. На что же рассчитывает Чичиков? А на то, что кроме контрактов и договоров, формально фиксирующих сделки и обязательства между партнерами, всегда есть неформальные ценностные факторы, повышающие предсказуемость поведения участников процесса. На взаимном или невзаимном доверии (недоверии) основываются многие социальные явления в любой человеческой культуре. Доверие ускоряет желательные процессы, повышает эффективность взаимного функционирования, увеличивает шансы на успешное конструктивное развитие желаемой деятельности, недоверие — всё замедляет, останавливает и даже разваливает. Торговля обещаниями и доверием в бизнес-практике существует давно и вполне успешно. Купец, ведущий караван в чужие страны, получает чужой товар для выгодного обмена, пообещав владельцу товара изрядный барыш в будущем при условии успешного возвращения обратно. Механизм вполне рабочий и проверенный временем. Да, существуют риски потерь, но они могут быть компенсированы значительными прибылям или страховым возмещением.

Принцип доверия — вполне экономический принцип. Однако в разных парадигмах сам механизм обеспечения доверия может сильно различаться. В той постмодернистской парадигме, в которую вписаны действия Чичикова, верят даже не честному купеческому слову, но соответствию одного, в сущности, виртуального, нарисованного, знака другому. Получается, как и в случае с упомянутыми мармеладниками, обмен обещаниями: Чичиков обещает заселить пустые земли, а банк ему обещает выдать деньги на такое заселение. В идеальном случае образ обещанного результата одинаково понимают обе стороны. В реальном все сложнее — вполне возможны варианты, когда один из участников сделки говорит: «Я обещал? Когда? При царе Горохе? Ну вы же сами понимаете, что не мог я такую чушь сморозить. Зачем мне вагон мармелада?»

Есть и более сложные варианты. Например, можно заведомо закладывать в обещание внутреннее противоречие. Отрицать соблюдение условий. Раздувать вероятные положительные стороны и преуменьшать гарантированные отрицательные. Пообещать, что когда-нибудь пообещаете что-то очень ценное. Пугать тем, что если у кредитора будут претензии, то расплата вообще не состоится. Пообещать не отбирать то, что уже у кредитора есть. Очень часто предъявлять частично выполненное обязательство как иллюстрацию выполнения итогового результата.

Все это — приметы той виртуальной экономике, что сформировалась на границе смены тысячелетий. Вспомним несколько ярких эпизодов конца девяностых, когда становление этой экономики стало очевидным информированному наблюдателю. В нашей стране первым скупщиком мертвых душ, скорее всего, оказался Сорос, который платя по 500 долларов с души сумел собрать полную базу всех мало­мальски значимых ученых, работавших в СССР в то время. Напомним, что организованный им фонд в 1992—1993 годах выплачивал эту сумму каждому, кто принес справку о наличии ученой степени и по крайней мере трех публикаций в рецензируемых журналах; в обстановке краха советской экономики эта сумма казалась колоссальной и действительно была серьезной помощью ученым, внезапно скатившимся на дно общества. Как именно Сорос распорядился этими «мертвыми душами», доподлинно неизвестно, но считается, что они принесли ему несколько миллиардов долларов.

Следующим ярким адептом экономики виртуальных знаков оказался С.П. Мавроди, который даже формой одежды — малиновый пиджак — соответствовал Чичикову с его фраком, брусничным с искрой. Мавроди прямо и честно говорил, что люди меняют денежные знаки на созданные им знаки, ценность которых определяется его словом. Этой честности были лишены деятели российского кабинета министров, которые построили аналогичную пирамиду государственных казначейских обязательств (ГКО). Ценность этим бесценным бумагам придавал сам авторитет государства, который закономерно был утрачен после объявления им в 1998 году дефолта по своим обязательствам.

Не нужно думать, что подобная виртуальная экономика — достояние нашего государства в смутное время. Тогда же, в 90-х, за океаном надулся знаменитый «пузырь дот-ком». Суть его состояла в том, что внезапно начали очень быстро, порой по сто процентов в неделю, расти курсы акций вполне виртуальных компаний, например поисковых порталов. Поскольку адреса этих компаний в Интернете оканчивались на .com (www.yahoo.com, www.lycos.com и прочие), их и стали называть дот-комы. Тогда официально была объявлена совершенно новая, вполне чичиковская гениальная в экономическом плане парадигма. В старой парадигме стоимость акций определялась материальными ценностями, которые принадлежат компании (в случае банкротства их можно продать и разделить средства между акционерами), и теми дивидендами, которые она выплачивает. Новая же утверждала, что не надо обращать внимание на такие мелочи. Пусть у компании имеется пара подержанных компьютеров и миллионные убытки. Зато у нее прекрасные перспективы, о которых рассказывают специально обученные люди — гуру фондового рынка. Так цена акций дот-комов стала не имеющим отношения к экономике знаком — она отражала представления, сложившиеся в головах людей о перспективах компании, получились своеобразные мертвые души денег.

В лучшие мгновения надувания пузыря капитализация (то есть суммарная цена акций) того же yahoo.com оказывалась сравнима с гигантами реальной экономики с их заводами и сотнями тысяч рабочих мест. А дальше процесс размножения мертвых душ пошел развиваться. Дело в том, что во многих компаниях часть заработной платы стали платить не денежными, а виртуальными знаками — опционами (то есть правами) на покупку акций компании по фиксированной цене. Эти опционы служат самостоятельным биржевым инструментом — их можно покупать и продавать. Благодаря стремительному росту курса акций, работники с каждой выдачей зарплаты чувствовали себя все богаче и богаче. Продавать такие акции не имеет смыла, тем более что купленные по опциону акции некоторое время продавать запрещено, но их можно-таки превратить в деньги, если взять под их залог кредит, в том числе ипотечный. Ипотечные же агентства, уверенные в надежности залогов и возврате кредитов, выпустили продукт следующего виртуального уровня — свои ипотечные облигации.

Напомним, что в основе всего этого круговорота размножающихся мертвых душ лежала уверенность инвесторов в том, что перспективы дот-комов очень хороши. Неудивительно, что схлопывание пузыря привело к разрушительному кризису 1998—2008 годов. Исчезла ли с ним виртуальная экономика? Ничуть: ее и в 2018-м называют новой экономикой, герои же — поисковик google.com, социальная сеть facebook.com, книжный магазин amazone.com числятся по капитализации среди лидеров мирового фондового рынка, опережая каких-нибудь машиностроителей из General Motors, General Electric, изготовителей ракет и самолетов из Lokheed Martin или ядерщиков из Westighaus, продукция которых, собственно, и составляет фундамент нашей цивилизации.

Однако процесс превращения реальности в знаки, начатый Чичиковым, развивается дальше и дошел до самой крови экономики — денег. Если виртуальные производные денежных знаков — акции, опционы, фьючерсы — были мертвыми душами денег, то теперь мир столкнулся уже с темной стороной этих душ, своего рода темной энергией экономики. Так можно охарактеризовать кибервалюты вроде биткойна. Не обладая никакой реальной ценностью, порожденные лишь манипуляциями с числами, они живут по своим, непонятным еще законам, явно не зависящим от законов рынка и, что особенно важно, от воли национальных государств. И это неудивительно. Новые знаки порождают и новые смыслы. Чичиков, превратив мертвые души в знак, предназначенный для обмена на деньги, придал смысл их существованию.

Но и его существование обрело другой смысл. В глазах губернской общественности скупщик мертвых душ превратился в загадочного и в общем-то страшного демиурга, общаться с которым опасно. Точно так же и биткойн придает своему владельцу новый смысл, который вовсе не сводится к чувству зажиточности. Такие проявления виртуальной экономики пугают многих, в том числе сами государства. Но похоже, сейчас они ничего с этими проявлениями сделать не могут; есть подозрения, что причина — пребывание мировой экономики в периоде деструкции, когда государство уже не способно предложить предпринимателям четких и непротиворечивых правил для взаимных экономических игр. Это идеальный период для Павла Ивановича Чичикова, который достоин установки бронзового памятника в международной или российской организации. Но любить мы его не обязаны.

Сансара экономики

Циклические периоды экономического развития общества

На рисунке представлена метафора цикла периодических изменений в экономическом развитии общества, который условно можно разделить на несколько последовательных этапов.

Старая экономическая парадигма (имеет вид плато). Этап длительный и характерен тем, что есть четкая, задокументированная концептуальная модель функционирования экономики. Модель обладает некоторой стройностью, непротиворечивостью и большой объяснительной силой. Государство ясно понимает и декларирует предпринимателям свою стратегию экономического поведения. Положительные и отрицательные санкции по отношению к нарушителям просты и понятны. На завершении этого этапа объяснительная сила несколько снижается, а адептам предлагается мистически веровать в правильность концептуальной модели, несмотря на накопление фактов, противоречащих ей. Существующая системообразующая идеология превращается в религию, доказательность знаний заменяется верованиями в набор бездоказательных идеологем и сказочных притч.

Реконструкция — деструкция. Частичный слом мистической концептуальной модели, в частности удаление некоторых (часто паразитных или излишних) связей или элементов в сети системообразующих взаимоотношений и иерархий. Возрастают неопределенность, произвол и непрозрачность во взаимоотношениях государства и предпринимателя. Возможна деструкция, развал и деградация существовавшей ранее экономики. Начало процессов депопуляции и развала государственных образований.

Реформация. Удаление паразитных связей и акторов приводит к высвобождению дополнительной энергии, которая позволяет сделать прорыв на качественно новый уровень в изменившихся условиях. Предприниматели стараются захватить власть над социумом. Во многом им это удается, поскольку они в тактике сильнее, логичней и профессиональнее государства, имеют возможность собрать и накопить существенные ресурсы. Вырабатывается новая концептуальная модель функционирования экономики, где ведущая роль отдана предпринимателям (системообразующим предпринимательским корпорациям) и их экономическим свободам в ущерб социуму и управляющему им государству. При этом усиливаются драматичные процессы депопуляции — ставшие ненужными люди старого социума ускоренно вымирают — и развала государственных образований, вплоть до потери суверенитета и идентичности у больших групп населения.

Контрреформация. Государство, если оно хочет себя сохранить как значимый институт, перехватывает власть у предпринимательских корпораций. Оно вырабатывает новую стратегию и логистику своего экономического поведения, корректирует новую концептуальную модель функционирования экономики, делая ее более сбалансированной и социально ориентированной. Вырабатываются новые положительные и отрицательные (вплоть до репрессивных) санкции по отношению к нарушителям новой государственной стратегии. Обновляется идеология.

Новая экономическая парадигма (на рисунке имеет вид плато). Новая идеология, стратегия и логистика приняты большинством социума как основание для своего повседневного экономического поведения.

Эта статья доступна в печатном номере "Химии и жизни" (№ 6/2018) на с. 44 — 46.