Фантастика

С незапамятных времен Фогтон знаменит своим туманом. Как утверждают хроники, он и королевской столицей стал благодаря ценнейшему туману. Однако в последнее время стало твориться что-то странное — с каждым днем тумана становилось все меньше. Те, кто жил на верхних этажах, были вынуждены спускаться вниз к соседям или выходить на улицу с кувшинами и кастрюлями, чтобы набрать хоть немного фогтонского тумана. Без него жители туманного Фогтона не представляли себе нормальной жизни…

— Ну, бабушка! Ну, можно я схожу на профессорскую дачу?
— Еще чего!
— Ну, бабушка! Ну, можно?
— Да что ты там забыла-то?
— Я чуть-чуть только погуляю и вернусь.
— Нет, нельзя. И перед людьми неудобно: вдруг нагрянут? Еще подумают про нас чего недоброго…

У Василия было две главных страсти в жизни. Возможно, всего две страсти — это не так уж много для умницы и красавца в самом расцвете сил (Василий лишней скромностью не страдал), но, положа руку на сердце, а многие ли могут похвастаться хотя бы одной страстью, которой готовы были бы отдаваться беззаветно и с полной самоотдачей? Первой его страстью была рыба горячего копчения…

— Уверен, Димон?
— Абсолютно. Знаешь конезаводчика Васильева? Ну вот, это заказ от него.
Смотри, что в этой сказке говорится: «За тридевять земель, в тридесятом царстве, за огненной рекою живет Баба-яга, у нее есть такая кобылица, на которой она каждый день вокруг света облетает. Много и других славных кобылиц у Яги.
Я у нее три дня пастухом был, ни одной кобылицы не упустил, и за то Баба-яга дала мне жеребеночка…» Мы-то, ясное дело, пастухами не будем. Сколько надо, столько и возьмем лошадей. Переправим сюда на раз-два — хорошие деньги поднимем. Доверься мне!

Яра живет на дне чужого моря. И каждое утро и вечер разговаривает с рыбами. Они медленно разевают рты, толстое стекло холодит ладони и не пропускает ни единого звука. Яра знает, что на самом деле они поют. Если сейчас подняться наверх по приставной лестнице, пройти по коридору направо и постучаться к дяде Карену, то можно услышать их голоса. Там, в море, вообще стоит постоянный шум, и, пожалуй, хорошо, что стекло ничего не пропускает...

Большие часы в гостиной пробили зиму. Линни-Ли любила слушать их басовитое бом-бом-бом, а потом следить, как, похрустывая, точно первый снег, проворачивается дневная стрелка. Линни-Ли забиралась в дедушкино кресло — внутри нее серебряными бубенчиками звенела радость оттого, что вместе с этим бом-бом-бом дом Свансов превратится в здоровенный такой сугроб. Можно будет прямо из окна детской выкатываться в пахнущий морозом лес...

Этого бала ждали двадцать пять лет — с тех самых пор, как в Шуфлере побывала фея Ханенфус. Она уже тогда имела неоднозначную репутацию. С одной стороны, она была несомненная фея, причем добрая, а не какая-нибудь злая колдунья, и ей удавались довольно сложные и необычные чудеса. С другой стороны, последствия этих чудес часто бывали такими, что и заказчики (а к фее Ханенфус, несмотря ни на что, иногда обращались заказчики), и ненароком подвернувшиеся посторонние только горестно вздыхали, подсчитывали убытки и зарекались на будущее связываться с колдовством. Знающие люди старались фею Ханенфус ни в коем случае не обижать, но и дела с ней по возможности не иметь...

Коре опять снились мертвые. Она не говорит об этом вслух. Сначала молча злится. Потом, не разогревшись, идет тренироваться, тянет связки, отчего становится еще злее. Потом видит Кая, выливающего в раковину найденный по углам алкоголь, и взрывается: «Какого черта!» Каю очень хочется, чтобы Кора перестала казнить себя, чтобы отчаяние и тоска ушли из ее глаз. Можно было бы позволить ей выпить. Да только это не помогает. Ничто не может вернуть к жизни корабли, в смерти которых она себя винит...

Вечернее солнце освещало город на холме, и он сиял, точно свежие медовые соты. Из открытых ворот простиралась дорога. Ниже по холму она разбивалась на песчаные тропы, ведущие через поля, поросшие маком, лавандой и рапсом. «Наверное, с башни это смотрится еще восхитительней», — подумал путник, шагавший с лекарским сундучком за плечом по одной из этих троп...

— Помада, девочки, помада! Помада, девочки!..
— Пиво, сигареты… Пиво, сигареты…
— Семачки-семачки, вода-вода, чипсы-чипсы…
— Огурчики малосольные берем, мальчики! Картошечка вареная! Картошечка, огурчики малосольные!..
Антон спустился на платформу. Попытался протолкнуться сквозь толпу обступивших вагон теток.
— А морошки нету? Морошка у кого?..

В укромном месте на окраине Энского района закрытого города Кулички-13 располагался когда-то один непростой научно-исследовательский центр. Изначально отпочковавшись от Пулковской обсерватории, он неоднократно реорганизовывался, под разными вывесками менял адреса, пока не получил гриф чрезвычайно большой секретности и не осел в новом наукограде…

Утром видео с единственной уцелевшей камеры будут показывать в новостях, но вот что происходит здесь и сейчас: небо линялое, как крыло сизаря; тень выныривает из-за куста, мутным пятном перетекает по лужайке, подбирается к Ротонде; к мраморной шишке тянутся руки с долотом; шишка есть на каждом столбике, но лишь на этой уникальное украшение; долото подрубает шишку, осколки брызжут в стороны…

Экраны озарились слепяще-белым, потом почернели. Затихло щелканье радиометров. 
— Взяли! — ликующе крикнул бортинженер Фалин. — Взяли световой барьер!
— И у какой мы сейчас звезды? — поинтересовался бортврач Славин.
— Всё еще около нашей, — с досадой ответил штурман Кондратьев. — Светомесяц от Солнца.
— Так был ли переход?
— Был, Женя! — продолжал шумно радоваться Фалин. — Был! Только маленький...

Генеральный директор фабрики по производству развивающих игр и наборов для творчества дочитал жизнерадостную инструкцию, взглянул на свою подпись под текстом, смял листик и отбросил его. Хмуро проследил, как мятый комок упал и покатился в сторону мусорной корзины, а когда тот остановился, снова перевел взгляд на коробку, лежащую на столе. На крышке сверкала надпись: «НОВИНКА! Стань демиургом — создай свой мир», под ней поблескивали набранные мелким шрифтом слова: «Игра для начинающих»...

В спокойные дни дежурная смена длится восемь часов. Я, однако, уже забыл, когда они были — спокойные. В последнее время все дни в клинике суетливые и насыщенные. По выражению Сашеньки, дежурной медсестры — критические. Сегодняшний — не исключение: новых пациентов санитары доставляют в приемный покой, прежде чем я успеваю управиться с предыдущими. Этому на вид лет двадцать пять — тридцать. Тощий, лохматый, глаза словно потухли, как у них у всех. Руки трясутся, правда, у него некритично: у большинства они ходуном ходят...

Вечность Вечного города Рима — это люди. Они приезжают, прилетают, приходят. К Риму, друг к другу. Влюбленные могут гулять по виа дель Корсо, болтать про Колизей. И после непременно идут бросать монетки в фонтан Треви, чтобы когда-нибудь вернуться. Нет, вовсе не к фонтану вернуться и не к Колизею, а туда, где им хорошо вместе. Ведь секрет не в архитектуре или солнечной погоде, в людях, которые рядом...