Экономия и бизнес

Бизнес, да и правительство, вовсе не всегда рады попыткам сократить расход энергии и материалов, поскольку они объективно создают серьезные трудности. Характерный случай произошел в советской электроламповой промышленности. Рассказывают, что однажды допуски на толщину вольфрамовой нити в лампах накаливания были ужесточены и лампы перестали перегорать. Казалось бы, это хорошо. Ан нет — сократилось их потребление, а за ним и производство; потребовалось закрывать заводы. Чтобы сохранить рабочие места, разрешили делать нить не столь качественной, и спрос вернулся на уровень, соответствующий возможностям производства. Кстати, неперегорающая лампа накаливания существует: вот уже более ста лет она горит в Шотландии, в Эдинбурге. Вообще, советские товары в определенный период истории были очень надежными, вспомним холодильники ЗИС, работающие по полвека, или машины «Победа», кузов которых из миллиметровой стали гниет в разы дольше, чем у современных машин. В дефицитной экономике это было вполне оправданно, однако в рыночную, динамично развивающуюся, не вписывается по определению: предприятие, которое выпускает качественные, долго служащие вещи, в соответствии с принципом Лемона оказывается беззащитным перед конкурентом, выпускающим некачественные, но дешевые товары с большей скоростью оборота. Принцип же этот гласит: конкуренция ухудшает качество товара.

Реальная экономика своеобразно проявляет себя и в таком, казалось бы, простом деле, как использование вторичного сырья. Брюс Ганнон из Иллинойсского университета рассказывает такую историю («Philosophical Transactions of the Royal Society A», 2013, 371, 1986; http://dx.doi. org/10.1098/rsta.2012.0005). В США бумагу делают одни компании, а макулатуру собирают другие и продают первым. Естественно, те свою первичную целлюлозу используют охотнее, ведь деньги тогда не уходят из дома, тем более что у вторичной целлюлозы волокна становятся все короче и короче, а это сказывается на качестве продукции. В результате даже в пик энергетического кризиса 70-х годов вторсырье составляло 25—30% от объема бумажного производства, хотя максимальная доля доходила до 40%. Аналогичным образом месторождения руды принадлежат металлургическим компаниям, а металлолом собирают сторонние организации, и в годы спада металлурги ломом стараются не пользоваться: своего сырья в достатке. Надо признаться, на это влияют и технические соображения. Дело в том, что лом неизбежно загрязняется, поскольку провести полную сортировку невозможно. Часть примесей, имеющих большее сродство к кислороду, чем железо, выгорает и уходит в шлак. Но вот, например, у меди сродство меньше, и никаким простым металлургическим процессом сталь от нее не очистишь. Так же ведет себя и сурьма — специалисты говорят, что со времен войны весь лом у нас загрязнен этим элементом. Так что качество металла из лома оказывается ниже, чем у полученного из руды.

Вообще, очистка лома металлов — одна из важнейших проблем современного материаловедения. Румынский экономист Николае Георгеску-Рёген, эмигрировавший в США в 1946 году, предложил четвертый закон термодинамики: масса исчезает так же, как и энергия, превращаясь в высокоэнтропийные отходы. Экономика в соответствии с этим законом превращает качественные низкоэнтропийные ресурсы, сконцентрированные в месторождения — нефть, газ, угль, железную руду, медь, — в высокоэнтропийные отходы, рассеянные по всей планете, а теперь уже и за пределами Солнечной системы. Яркий пример — электронные устройства: для их создания берут слитки алюминия, серебра, золота, галлия, индия, селена, германия, таллия, различных лантаноидов и смешивают, получая сплавы и компоненты микросхем. Теперь для их разделения, то есть преодоления энтропии, нужно затратить гораздо больше энергии, чем пошло на сплавление. Все эти элементы весьма важны для цивилизации, поскольку без них нельзя делать микросхемы или электромагниты, ресурсы же ограниченны по определению. Более того, рассеянные элементы требуют немалых затрат на их извлечение из руд. Поскольку в ломе их концентрация выше, чем в руде, возникает мысль о вторичной переработке, чему должно способствовать природоохранное законодательство. О том, как это работает сейчас в Евросоюзе, рассказывают Робер Айрес и Лаура Пейро из исследовательского центра INSEAD, расположенного в Фонтенбло («Philosophical Transactions of the Royal Society A», 2013, 371, 1986; http:// dx.doi.org/10.1098/rsta.2011.0563). По прямому пути наибольшего извлечения элементов пошли, например, бельгийцы, которые в 1997 году перепрофилировали металлургический завод неподалеку от Антверпена и теперь ежегодно переплавляют там 350 тысяч тонн металлического электронного мусора. Таким образом в производство возвращаются 1000 тонн серебра, 30 тонн золота, 37 тонн платиноидов, почти 70 тысяч тонн меди, никеля и свинца и еще остаются два концентрата, содержащих легкие (селен, индий, теллур) и тяжелые (свинец, висмут, сурьму, олово, мышьяк) элементы соответственно. Но таких фабрик в мире всего пять, и три из них в Европе. Более того, сейчас нет технологии по извлечению из мусора многих важных элементов, например германия, галлия, тантала. Причина в том, что эти и другие рассеянные элементы извлекают как побочный продукт основного производства, например никеля, меди, цинка. Там применяют другие технологии, нежели при переплавке лома.

Увы, не все такие рачительные, как бельгийцы: значительная часть электронного мусора отправляется в страны с низкой ценой рабочей силы, например в Китай. Там с помощью цианидов извлекают золото, а отходы со всеми остальными элементами заливают в бочки и складируют до лучших времен, поскольку они сильно ядовиты и никуда выливать их нельзя. Третий путь еще хуже (см. «Химию и жизнь, 2013, № 8): старые компьютеры отправляют в Африку, якобы для повторной продажи. А там, ввиду отсутствия природоохранного законодательства, отвозят на свалку. Такая же судьба у подержанных автомобилей, перепроданных из Евросоюза в бедные страны: их отправляют в железный лом, из-за чего исчезают многие ценные элементы.

Можно найти удивительные примеры того, как давление бизнеса заставляет отказываться от энергетически эффективных процессов. Ганнон рассказывает такую историю. Давным-давно, еще в 50-х годах, он, проводя специальную работу со своими студентами, выяснил, что многоразовая тара для прохладительных напитков стоит (в затратах энергии) в четыре раза меньше, если считать на литр напитка, нежели одноразовая. При этом средний срок службы многоразовой тары в США составлял 17 оборотов. Однако именно в то время, когда этот расчет стал достоянием научной общественности, в США началось победное шествие одноразовой тары, прежде всего алюминиевых и стальных банок. Крупным изготовителям прохладительных напитков было нелегко наладить сбор и повторное использование тары, тем более что у каждого она была своя. Поэтому они провели рекламную компанию, подчеркивающую преимущества прекрасно перерабатываемых легких металлических банок по сравнению с тяжелыми бутылками, которые надо мыть. Как ни странно, даже профсоюзы поддержали это начинание, хотя, казалось бы, они должны были заботиться о рабочих местах для мойщиков посуды, которые неизбежно попадали под сокращение. В этом был свой резон: у металлургов зарплаты выше, чем у мойщиков, с них больше членские взносы в профсоюзную кассу. Сейчас в США многоразовые бутылки встретишь только в музее. Напомним для молодых читателей, что в СССР система сбора многоразовой тары при помощи залоговой стоимости существовала, более того, на всей территории стран СЭВ имелись единые стандарты. Бутылки из-под болгарского сока вполне принимали в соответствующих пунктах в Москве.

Переход к капитализму разрушил эту систему, в частности, и потому, что потребовалась индивидуальная тара для каждого изготовителя как способ защиты от подделки. Собирать же неунифицированные бутылки по всей территории страны — занятие малорентабельное.

Проблема тары — существенный вопрос эффективного использования материалов, ведь на нее приходится более 40% твердых бытовых отходов, которые надо собирать и как-то утилизировать или складировать — все эти операции требуют затрат энергии. При этом повторное использование тары — естественно, самое энергетически экономное решение. Нидерланды входят в четверку главных потребителей тары в мире, поэтому интересно посмотреть на опыт взаимодействия правительства этой страны с бизнесом. Об этом рассказывают Эрнст Воррель, Марьёсе ван Слюзвельд и Жаклин Крамер из Утрехтского университета («Philosophical Transactions of the Royal Society A», 2013, 371, 1986; http:// dx.doi.org/10.1098/rsta.2011.0564). В этой стране начиная с 1988 года было издано несколько директив, направленных на снижение использования материалов. В первой основной упор был сделан на количественное сокращение упаковочных материалов, и это сработало: общий вес упаковки снижался со скоростью 2,7% в год — с 3,2 млн. тонн в 1991-м до 2,5 млн. тонн в 1998-м. Этого снижения достигли простейшим способом — заменой тяжелых материалов в таре на легкие. Однако впоследствии установили другие критерии, и потребление материалов для упаковки к 2007 году отыграло почти все сокращение, достигнув 2,9 млн. тонн. Анекдотическая история вышла с попытками заставить бизнес использовать маленькие (1—1,5 литра) пластиковые бутылки много раз. Начало было хорошим: на все бутылки из ПЭТФ ввели залоговую цены и обязали магазины собирать тару и отправлять ее изготовителям напитков. Сбор действительно достиг почти 90%. Однако компании построили заводы по переработке и отказались повторно использовать старые бутылки, ссылаясь на мнение потребителей. Конечно, перерабатывать не столь эффективно, как повторно использовать, но все же лучше, чем отправлять на свалку. А в 2007 году возникла мысль: почему мы собираем только бутылки, когда есть и другие виды пластикового мусора, например пакетики? В парламенте состоялась дискуссия. Некоторые трезвомыслящие депутаты говорили: есть отлаженная система сбора бутылок, основанная на залоговой стоимости; давайте ее сохраним и организуем параллельную систему раздельного сбора или сортировки остального мусора — полиэтилена, полипропилена, полистирола, ПВХ и так далее. Но большинство проголосовало за одну систему, более удобную бизнесу. Залог был отменен, и с 2008 года в мучительных переговорах с муниципалитетами рождается новая система. Осталось не до конца ясно, кто должен сортировать пластик — жители или переработчики. В принципе есть сканеры, способные разделять различные виды пластика в потоке мусора, однако голландцы пока что решили, что этим должны заниматься сами жители. Проблема понятна: если пластиковый мусор не отсортирован, то при переработке получатся изделия низкого качества.

В нашей стране российский Союз химиков не раз заявлял о том, что переход на биоразлагаемую пластиковую тару неразумен: во-первых, от этого площади свалок не уменьшатся, во-вторых, по- страдают интересы отечественных изготовителей полипропилена, а полилактат у нас не делают. Самоуничтожение тары, конечно, не снижает потребление энергии на ее производство, однако снижает затраты на очистку замусоренных территорий. Судя по тому, что биоразлагаемые одноразовая посуда, коробки для тортов, салатов, всяческой нарезки, не говоря уж о пакетиках и прочем, у нас отсутствуют, хотя цена на полилактат для потребителя пакетика уже неотличима от цены полипропилена и полиэтилена, с учетом малого расхода материала на единичное изделие, мнение бизнеса было услышано.

Отнюдь не все страны забыли про оборотную тару. Например, в Швейцарии с ее народным управлением оборот стеклянных бутылок, на которые назначена залоговая стоимость, вполне работает: стеклянная бутылка за свою жизнь совершает 27 оборотов. Ну да швейцарцы известны не только своим богатством, но и бережливостью.