Наследник Серебряного века

В.И. Вернадский Фото: ТАСС

Последние годы жизни академика В.И. Вернадского принесли ему немало тягот. Впрочем, и страна жила трудно — уже несколько лет шла одна из самых кровопролитных войн в истории мировой цивилизации. Однако социальный оптимизм никогда не оставлял его: даже в самые драматические периоды московского сражения, когда фашистские войска находились в смертельной близости от древних стен столицы, ему виделась безусловная победа отечественного оружия. Ведь человечество неуклонно и уверенно движется, верилось ему, по ноосферному пути в будущее, которое в наших руках.

Его 80-летний день рождения отмечали в эвакуации — в курортном местечке Боровое, в Казахстане, куда вывезли семьи академиков. В.И. Вернадский, готовясь к серьезной работе и зная, что на месте не будет нужной литературы, собрал для перевозки 20 ящиков книг из домашней библиотеки. К его глубокому огорчению, вывести удалось лишь два из них.

В Боровом стремился возродить, по возможности, московский стиль жизни: ранний подъем, прогулки и неизменность рабочего ритма. По-прежнему занимался целый день: диктовал новые страницы, просматривал необходимые источники, писал письма…

Туда же пришел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении В.И. Вернадского орденом Трудового Красного Знамени за выдающиеся заслуги в развитии геохимии и генетической минералогии и в связи, как отмечалось в Указе, с днем рождения. Более того, за многочисленные выдающиеся работы в области науки и техники постановлением Совнаркома ему была присуждена Государственная Сталинская премия 1-й степени в размере 200 000 рублей. Половину этой суммы Вернадский перевел «на нужды обороны», а другую — раздал нуждающимся друзьям и знакомым, которые страдали от военных лишений, оказавшись в ссылке.

Более полувека вместе

Ему до конца жизни так и не удалось примириться с трагической утратой жены — Н.Е. Вернадской (Старицкой), которая неожиданно ушла в мир иной в начале февраля 1943 года после более чем полувековой совместной жизни душа в душу и мысль в мысль. Как пишет дочь в воспоминаниях, ее жизнь была посвящена мужу, став его хранителем, его совестью, всегда поддерживала твердость его духа. Ей удавалось удачно соединять, казалось бы, несоединимое: воспитывать двоих детей, вести домашнее хозяйство (правда, у нее были две помощницы — домоправительница и кухарка) и неустанно помогать мужу в его непрерывном научном творчестве.

С ее уходом были поколеблены основы не только его быта, но и бытия. Ведь еще на первых этапах их длинной семейной жизни, когда молодой ученый отправлялся в дальние научные экспедиции, в письмах к ней (а их в его архиве найдено более 1,5 тысяч) обсуждалось увиденное и продуманное, проговаривались заветные мысли, которые позднее воплотились в фундаментальных работах, ставших золотым фондом отечественной науки.

В самом конце лета этого трагического года В.И. Вернадский возвращается в свою прежнюю московскую квартиру на втором этаже небольшого арбатского особнячка. Там еще суетились маляры — проводился послевоенный ремонт. Отопление не было включено, и жить и работать в таких условиях вряд ли было возможно. Особенно становилось невыносимо, если вспомнить, как было при ней…

По воспоминаниям домочадцев, друзей и коллег, это был гостеприимный и хлебосольный дом. День начинался рано — обычно поутру пили кофе. И хозяин дома отправлялся в университет (когда жили в Ленинграде) или (когда переехали в Москву) встречался с коллегами, уезжал в Биогеохимическую лабораторию или работал в кабинете. По-настоящему завтракали в 12 часов, а около 6 вечера — обедали. Подавалась самая простая пища: кислые щи, котлеты, клюквенный кисель; в последние годы Вернадский избегал мясного, в доме практически не держали крепких алкогольных напитков… За обедом собиралась, как правило, небольшая компания: приходил сын (который женился и жил отдельно); приезжал кто-нибудь из еще студенческого «Братства» (это мог быть С.Ф. Ольденбург), любил бывать и А.Е. Ферсман (его любимый ученик) с женой…

Вечера В.И. Вернадский проводил, как правило, за письменным столом. И это все знали и учитывали, особенно тогда, когда в доме собиралась молодежь — сын, его друзья и знакомые. В девять часов в столовой накрывали чай; хозяин выходил к гостям, и начиналась непринужденная беседа, которая была важна для него как способ познания разных сторон бытия и человеческого общения. Некоторых из молодых людей, участвующих в этих встречах, он позднее привлекал для научного и организационного сотрудничества.

Обычно вечеринки завершались около 10 часов вечера. Молодежь ценила время отдыха В.И. Вернадского, ведь завтра трудный рабочий день, который требует полной самоотдачи.

Минералогический кружок Московского университета. В первом ряду (сидят) В.М. Цебриков, Е.Д. Ревуцкая, С.П. Попов, В.И. Вернадский, Я.В. Самойлов. Во втором ряду — В.В. Карандеев, Н.И. Сургунов, В.В. Аршинов, Н.Н. Боголюбов, Г.И. Касперович. 2 января 1907 года

Обычное дело

Ему удавалось сочетать фундаментальность углубленных научных исследований с эффективностью конструктивной организационной деятельности. Это можно объяснить неуклонной научной нацеленностью и внутренней заинтересованностью. Один из его коллег вспоминает, что свои первые научные отчеты ему приходилось докладывать В.И. Вернадскому в 8 часов утра в его домашнем кабинете. И это было обычным делом.

Его день был заполнен, кажется, до предела: работа над рукописью очередного научного труда и ведение лекционных курсов, особенно в ранние годы; обсуждение с сотрудниками результатов экспериментов и разработка стратегии дальнейших биогеохимических исследований; самое активное участие в научной и организационной деятельности Академии наук, что стало одним из важнейших дел его жизни.

В воспоминаниях друзей можно найти описание, как с годами менялась внешность В.И. Вернадского. В студенческие годы его образ ассоциировался с хрестоматийным типом а-ля Пьер Безухов: крупная фигура, простые очки, усы и борода, густые русые волосы, волнами ниспадающие на высокий и широкий лоб. К зрелости же он обрел облик человека, живущего интенсивной духовной жизнью. При этом в памяти очевидцев остался и его внимательный взгляд.

В общественном сознании имидж В.И. Вернадского формировался, кажется, стереотипным обликом старорежимных профессоров из довоенных советских комедийных кинофильмов, которые носят бородки клинышком, постоянно теряют галоши с зонтиками и говорят коллегам «батенька». Однако на поздних его фотографиях предстает иной образ. Конечно, присутствуют седенькая бородка клинышком, маленькие круглые очки в обычной оправе, скромный темный костюм с подходящим галстуком; но выпадает из традиционно- стандартной благости его жестко-требовательный взгляд, устремленный прямо в душу потомков. Впрочем, жесткость образа смягчается на другом фото — в его любимом кресле-качалке, расположившись в котором, по воспоминаниям друзей, он провел немало дружеских бесед и бурных научных дискуссий.

Просматриваю другие фотографии, и вот уже формируется несколько иной образ. На фото предстает средних лет человек, уверенный в себе, в достижимости и значимости выбранных целей — университетский профессор, академик Императорской Санкт-Петербургской академии наук (избранный вместе с физиологом И.П. Павловым в 1912 году). И верится, что такой тип личности не может замыкаться лишь в кругу профессиональных проблем университетской и научной среды. Ему важна и интересна российская реальность, которую он постоянно анализирует и на которую активно реагирует.

Уже в 90-х годах ХIХ века В.И. Вернадский был под подозрением у московской охранки и попал под слежку, как и некоторые его друзья и коллеги по университету. Он был деятельным членом кадетской партии. В 1911 году В.И. Вернадский поддержал большую группу профессоров Московского университета (подал прошение об увольнении), протестовавших против политики царского министерства просвещения, циркуляр которого отменял традиционную независимость университетского самоуправления (дело Кассо).

В течение десятилетия (до 1915 года) — член Государственного совета от Академии наук и университетов. В Февральскую революцию недолго занимал пост товарища Министра народного просвещения в составе Временного правительства. После его (правительства) ареста большевистскими властями вошел в состав Малого совета министров… Оказавшись на Украине (в 1918 году), содействовал основанию Украинской академии наук, став ее первым избранным президентом…

Авторитет академика В.И. Вернадского у новой (советской) власти оказался достаточным, чтобы ему простили его политическую позицию недавнего прошлого. И его активная деятельность в любимой Российской академии наук (с 1917 года) и АН СССР (с 1925 года) продолжалась. Как и прежде, он успешно сочетал научную кабинетную и лабораторную работу с организационной деятельностью. В.И. Вернадский — основатель (еще с «имперских» времен) Комиссии по изучению естественных производительных сил России, под эгидой которой в 20-х годах проводилось до 50 экспедиций в год (Курская магнитная аномалия, Кузнецкий угольный бассейн, залив Кара-Богаз-Гол, Якутия и др.), заложивших основы советской добывающей промышленности. С его именем связана организация Радиевого института, ставшего одним из ведущих научных учреждений страны по изучению радиации, которое обеспечивало развитие отечественной атомной энергетики. Академик В.И. Вернадский — основатель и до конца своей жизни бессменный директор Биогеохимической лаборатории АН СССР (теперь — Институт геохимии и аналитической химии имени В.И. Вернадского РАН), где проводились фундаментальные исследования в области планетарной деятельности живого вещества, биогенной миграции химических элементов, закладывались основания новой науки — биогеохимии.

В.И. Вернадский (в центре) в Императорском Московском университете со своими учениками-ассистентами. Справа стоит А.Е. Ферсман. 1911 год

Делай что должен, и будь что будет!

Однако социально-политические реалии страны диктовали свои правила, особенно на рубеже 20–30 годов в условиях ужесточения государственной системы. Из его архивной «Хронологии» (за 1928 год) следует, что перед ним возникала необходимость ответить на примерно такой вопрос: как должен поступить творческий человек, оказавшись на необитаемом острове, если у него никогда не будет возможности сообщить во вне о результатах своей деятельности? И ответ В.И. Вернадского выглядит в духе древнеримской максимы: делай что должен, и будь что будет!

В этот период его научная деятельность подвергается жесткой критике, которая заключается в навешивании идеологических ярлыков и лингвистическом ерничаньи. В.И. Вернадскому, обвиненному в идеализме, скептическом эклектизме, архаичности мировоззрения и т. п., рекомендовалось усвоить метод диалектического материализма. После таких критических замечаний объект критики в лучшем случае утрачивал возможности для прежней научной деятельности, а в худшем — подвергался репрессиям.

Однако, как ни странно, деятельность В.И. Вернадского в целом власть оценивала положительно; кроме того, сравнительно высок был его авторитет и в международных научных кругах. Его письменные обращения доходили (и получали отклики) до высоких властных инстанций. И ему предоставляли возможность ответить критикой на критику — на недопустимость вмешательства малообразованных философов в конкретные области научной деятельности.

Более того, в дневниках В.И. Вернадского отражается его резкое неприятие морально-политической атмосферы в стране, которая проявлялась в эпидемии доносительства и страхе, травле ученых и развале важных (к примеру, генетики) научных направлений. Он написал десятки писем в защиту коллег и учеников, и они помогли некоторым из них вернуться к нормальной научной деятельности, сохранили им жизнь.

При этом В.И. Вернадский был настолько уверен в устойчивости своего статуса, что, обращаясь к одному из лидеров страны (из письма В.М. Молотову от 12 февраля 1932 года), не скрывал своего несогласия («не являюсь сторонником») с принципами социалистического (коммунистического) строя. Ему видится иная модель: прочный динамизм социалистического строительства при поддержке свободной и мощной научной работы.

В.И. Вернадский был в фаворе у власти: ему позволили создать в Академии наук новое подразделение — отдел живого вещества (потом — лабораторию, институт); говорили даже о «научной империи», ибо его работы проходили по четырем отделениям АН СССР — геолого-географическому, биологическому, химическому и физико-математическому; особое значение придавалось исследованиям в области радиоактивности. Вместе с тем репрессивный механизм отнюдь не ослабевал. Поэтому в середине 20-х годов, когда завершилась его академическая командировка во Францию, коллеги и друзья, особенно те, которые остались за рубежом, не советовали ему возвращаться в Россию, ссылаясь на отсутствие условий для нормальной научной работы, бытовую неустроенностью, идеологический прессинг.

Сын и дочь

Не советовала и семья: сын — историк, преподававший в Праге, Карловом университете (позднее ставший известным американским «русистом»), и дочь, врач (психиатр), переехавшая затем вслед за братом в США. Не советовала возвращаться и жена, которая постоянно поддерживала его и помогала в работе (например, практически все публикации В.И. Вернадского, вышедшие на европейских языках, переведены ею). Ее мнение для него было чрезвычайно важно. Однако на этот раз ему пришлось поступить вопреки, а ей — смириться. И они возвратились на родину.

В сущности, прожив вместе не один десяток лет, они никогда не расставались. И даже тогда, когда ему приходилось уезжать в геологические экспедиции по России и миру, работать в мировых научных центрах, читать лекции и учебные курсы, их духовная связь не прерывалась — их обширное эпистолярное наследство составляет несколько томов. Ему хотелось, как мечталось в юности, найти и подарить своей жене волшебное царство, где нет ни печали, ни горя, где «властью ума и чувства над скрытыми силами природы» человеку удалось устроить на земле рай.

Многие годы летние месяцы, когда удавалось, семейство проводило в Вернадовке — имении в Тамбовской губернии, доставшемся В.И. Вернадскому от отца. Это был одноэтажный дом с двумя флигелями в окружении старого яблоневого сада; перед домом — парк, заросший каштанами, пирамидальными тополями, ясенями, лиственницами… Дорожки были обсажены барбарисом и выстланы камнем; много было сирени и черемухи. От дома по направлению к станции железной дороги вели две аллеи — липовая и дубовая, по которым приятно было пройти утром после раннего кофе, обдумывая идеи и составляя планы. Домочадцы вспоминают о его любви к простым полевым цветам — нередко их букетики он приносил в дом…

Тем не менее в 1911 году он передает Вернадовку сыну, а на следующий год в Шишаках, под Полтавой, Вернадский приобретает небольшой участок земли. На нем, на высоком берегу реки Псел, он строит двухэтажный дом, где и проводит свободные от поездок летние месяцы. Так продолжалось много лет.

Однако с 30-х годов, когда дети уже жили за границей, В.И. и Н.Е. Вернадские стали постоянно бывать в санатории Академии наук «Узкое». Им там нравилось: всего два десятка километров от города, неплохо сохранившаяся усадьба семьи князей Голицыных с прекрасным парком и прудом, с большой библиотекой. Это было чрезвычайно важно для него, ибо наличие необходимых книг (а недостающую литературу постоянно доставляли из московских и домашней библиотек) — объективное и обязательное условие продуктивной научной работы.

Его многолетняя помощница вспоминает, как в московских библиотеках разыскивала журналы екатерининского времени со статьями немецкого физика, члена-корреспондента Санкт-Петербургской АН, Эрнеста Хладни, произведения французского мыслителя Пьера Гассенди, написанные в XVII веке по-латыни, или новые немецкие издания с материалами о Гёте…

И тем не менее, именно 30–40-е годы — один из тяжелых периодов его жизни. Конечно, в судьбе В.И. Вернадского и до этого было немало драматических моментов: захват власти большевиками и грозящий ему арест как члену Временного правительства; побег на Украину; жестокий тиф в 1920 году, который больше месяца держал его между жизнью и смертью; арест, обвинение в шпионаже (1921 год) и неожиданное освобождение после телеграмм из Академии наук…

Это в самом деле оказался его самый трагический жизненный период: десятилетие ухода. В.И. Вернадского отнюдь не беспокоила смерть: его отношение к ней было стоическим — безусловная закономерность естественного человеческого финала. Он чувствовал физическое угасание — нелады с сердцем и учащавшийся прием нитроглицерина с адонисом. Но с другой стороны — полное отсутствие признаков умственной старости. В.И. Вернадский переживает настоящий взрыв интеллектуального творчества. Его научное мировоззрение стремится к высотам философского обобщения не только базовых для него естественнонаучных проблем (сущность живого вещества, основания биосферы, специфика биогеофизических процессов и др.), но и проблем социокультурной динамики цивилизации, связанных с выявлением ее особенностей развития, обеспечивающих стратегическое равновесие элементов глобальной системы «человек — социум — биосфера».

В.И. Вернадский с дочерью Ниной, 1910-е годы

Не на зло, а во благо

Участвуя в различных геологических экспедициях, посещая европейские страны и североамериканский регион, В.И. Вернадский отчетливо ощущал двойственную полярность человеческой деятельности. Ее интенсификация и расширение оборачиваются, как считают современные экологические пессимисты, обострением тренда на деградацию естественной среды бытия человека. И если примерно до середины ХIХ в. доминировало представление, в соответствии с которым именно негативные природные условия (ветровая эрозия, ледниковая экспансия, вулканические выбросы и др.) обусловливают изменения исторически сложившихся экосистем, то к началу ХХ в. деградация биосферы все больше ассоциируется с преобладанием антропогенных факторов.

Из письма В.И. Вернадского жене из Полтавской губернии: «Жизнь мельчает на нашей планете деятельностью человека… более сильное исчезает и губится невозвратно и беспощадно» (от 10–11 июля 1890 года). А.Е. Ферсману от 4 июня 1911 года из Миасского завода: «Урал производит тяжелое впечатление тем ужасным расхищением, какое здесь происходит, огромных богатств <...> Леса горят и на 2/3 гибнут даром!» Жене из Северной Америки: «Красивая страна обезображена. Леса выжжены, часть — на десятки верст страны — превращена в пустыню: растительность отравлена и выжжена, и все для достижения одной цели — быстрой добычи никеля» (август 1913 года).

Вместе с тем «…в Штатах поражает энергия достижения своей цели. Та новая техника — американская техника, которая так много дала человечеству, имеет и свою тяжелую сторону... Любопытное зрелище представляет это вхождение цивилизации. С одной стороны, перед входящим в нетронутый лес человеком бежит зверь, гибнут деревья, нетронутая природа теряет свою угрюмую красоту. Но с другой стороны, область, пропадавшая для человека, делается источником его силы и богатства» (из того же письма жене из США).

Иначе говоря, современные формы технико-антропогенной деятельности могут привести как к деградации традиционных экосистем, так и способствовать их улучшению или сохранению исторического динамического равновесия. При этом геологическая сила человечества, пояснял В.И. Вернадский, будучи безусловным экологическим оптимистом, заключается не столько в материальности воздействия на биосферу, сколько в его научности, когда человеческий разум и труд употребляются не на зло, а во благо.

Последние работы В.И. Вернадского 30—40-х годов («Химическое строение биосферы Земли и ее окружения» и «Научная мысль как планетное явление» ) были изданы через двадцать (в 1965 году) и тридцать лет (в 1977 году) после окончания его научной деятельности. В сущности, они представляют собой единый фундаментальный труд — «книгу жизни», «главную книгу» (как ему мыслилось). В ней ему хотелось сказать человечеству новое об учении о живом веществе, о феномене биосферы как базовой основе жизнедеятельности человечества и о безусловной неизбежности перехода биосферы в ноосферу.

Биосфера, охваченная жизнью, неуклонно, по его представлениям, получает ноосферный тренд, когда в едином потоке соединяются биогенные, антропогенные, геологические и космические процессы. И эту тенденцию следует, как считал В.И. Вернадский, поддерживать силой государственной власти. При этом именно научная мысль трактуется как одна из определяющих сил эволюции биосферы в направлении ноосферы.

В его последней прижизненной работе, квинтэссенции его размышлений о будущем глобального социума («Несколько слов о ноосфере», 1944), ноосфера — это новое состояние биосферы, перестраиваемой человечеством, его мыслью и трудом в интересах человека будущего — ноосферного человека. Это не должно, впрочем, означать абсолютизацию антропоцентризма. Человек — органическая часть биосферы, ее продукт. Иначе говоря, ноосферному человеку будущего для исторического выживания следует гармонично балансировать между антропоцентризмом и биосфероцентризмом.

Современникам подчас было непросто воспринимать его прорывные идеи. Так, после доклада Обществу испытателей природы, в котором В.И. Вернадский впервые публично сказал о ноосфере (и было, как он записал в дневнике, довольно много народу), появилась запись о непонимании (16 февраля 1938 года). Впрочем, и в третьей декаде ХХI в. человечество по-прежнему не только далеко от искомой своей гармоничности с биосферой, но и находится в состоянии турбулентной неустойчивости. Это обстоятельство усиливает, кажется, позиции современных ноосферных критиков, называющих феномен ноосферы «мифом», «утопией» и т. п.

Однако ноосферный процесс — прогностический тренд, горизонт (подчас недостижимый) устремлений цивилизации, стремящейся к историческому выживанию и динамизму. В стремлении к нему (этому горизонту) снимаются многие противоречия глобального отношения элементов системы «человек — социум — биосфера». Тем самым решается принципиальный вопрос о возможности позитивного исторического динамизма цивилизации: дается ответ на базовый вопрос о механизме преодоления опасной стратегической остроты глобальных социально-экологических противоречий.

Последний цикл его работ — завещание грядущим поколениям человечества. В.И. Вернадский ощущал в себе демона Сократа — внутреннюю установку на разработку глобальной стратеги и позитивного будущего.

Научно-исследовательское судно «Академик Вернадский» было построено для Морского гидрофизического института Академии наук Украинской ССР и спущено на воду в 1968 году. Оно служило науке до 1991 года. На его счету — 62 научные экспедиции в Атлантике, Индийском океане, в Чёрном и Средиземном морях, две кругосветные экспедиции по международной программе «ГЛОБЭКС»

Жаль, если придется сейчас умереть

В 1937 году его поразил «легкий удар» (так говорили в то время: сегодня сказали бы — инсульт), после которого пришлось долго пролежать в постели. С другой стороны, как отмечается в одном из его писем этого же года (Б. Личкову от 17 сентября 1937), жаль, если придется сейчас умереть, когда столько не законченной работы.

Он чувствует в себе интеллектуальные силы, не хуже, чем у молодых, но возраст? Надо, приходит ему мысль, кончать научную работу. И эта его личная драма играется на фоне мировой турбулентности — фашистской агрессии, волновавшей В.И. Вернадского, — и ситуации внутри страны с жестким репрессивным этапом советской модели 30-х годов, им не принимаемой.

По-прежнему «изымались» из обычной жизни его коллеги и ученики, и ему приходилось неустанно направлять в инстанции защитительные письма. В последнем письме к Сталину ему показалось важным обратить его внимание на процесс становления ноосферы как феномен, связанный с позитивным (оптимистическим) для советской стороны окончанием мировой войны — разгромом фашизма. Впрочем, ответа вождя В.И. Вернадский так и не получил. Кажется, ему это и не было особенно нужно. Война обострила до предела его неприятие социально-политической обстановки в стране, в «социалистическом диктаторском государстве», как записывал он в дневнике.

В.И. Вернадского буквально разрывали внутренние противоречия. Ему пришлось вписываться в идеологическую модель страны, которую он не принимал. Об этом говорят его многочисленные дневниковые записи предвоенного и военного времени. В его записях той поры отчетливо прослеживается, например, мысль о цене победы в войне, которая могла быть иной, если бы не массовые репрессии, в том числе и против военных.

Вместе с тем приближающаяся победа над фашизмом убеждала его: несмотря на грехи и ненужные жестокости, большевики вывели Россию на новый путь. В его основе, как виделось ему, лежала сильная советская государственность, конструктивное развитие которой В.И. Вернадский связывал с радикальным повышением статуса научного сообщества (диктаторство ученых) и с социальной демократизацией (свободой мысли и свободой религиозной). Ему виделась послевоенная трансформация тоталитарного государства в демократическую систему, где реализуется взаимосвязь больших экономических изменений с принципами свободы (Дневники 1941–1943 годов).

Впрочем, саркастически отмечал он, дожить ему до этого времени вряд ли придется, полагая, что приближается его конец. Жена была старше его на один год. После ее ухода В.И. Вернадский прожил немногим более года…

Ему мечталось провести конец жизни с дочкой и внучкой — в Америке. Он часто думал об этом, когда стало изменять здоровье и он остался один. По воспоминаниям его домочадцев, он даже хотел лететь из Борового через Аляску. Говорил, что видел во сне, что умирает в Америке.

В.И. Вернадский неуклонно слабел. Зимой 1942 года он направил в Академию наук доклад, сопроводив его такими словами: «Я прошу собрание извинить меня, что я не буду сам читать свой доклад. Подходя к 80-му году жизни, я должен считаться с ее бренностью».

Вернувшись из Борового, уже в Москве в декабре 1944-го заболел воспалением легких, от которого так и не оправился. В начале января 1945 года все было кончено…

Его похоронили на Новодевичьем кладбище. Коллеги говорили о его новаторстве в науке, чистоте души… Сегодня его сравнивают с Прометеем и Леонардо да Винчи, Ломоносовым… Сам В.И. Вернадский сравнивал себя с китайским мандарином, который, став ближайшим помощником Чингисхана, сохранил Китай для будущего.

На белоснежном мраморном памятнике высечены его слова: «Мы живем в замечательное время, когда человек становится геологической силой, меняющей лик нашей планеты». Если было можно, то к этому я добавил бы: «Feci, guod potui...» (Я сделал, что мог (лат.).

И еще. Памятник (скульптор З.М. Виленский) закрыт прозрачным защитным футляром, призванным сохранить его во времени. А быть может, тем самым закрывается истинный лик В.И. Вернадского, который все, в сущности, понял о неоправданной жестокости большевистской власти, с которой, однако, вынужден был сотрудничать, вписавшись в сложившуюся систему, чтобы реализовать свой научный и человеческий потенциал?

Ноосферный оптимизм

И тем не менее В.И. Вернадский, последний, пожалуй, представитель научного направления русского Серебряного века, связанного с прорывом в различных направлениях культуры, взрывом в науке. Человек Серебряного века, не замыкаясь в рамках эмпирического анализа реальности, исходит из интегрального к ней похода, в рамках которого конструирует целостную картину мироздания. При этом было бы иллюзией упускать из вида образ ахматовских «желтых одуванчиков» у забора, как и ее же «лопухов и лебеду», ибо именно из такого «сора» растут не только стихи, но и новые образы научной картины мира. В.И. Вернадский был рожден, кажется, для великих дел, его ожидающих.

В основе его деятельности — выявление путей гармонизации и взаимоотношений человека и среды его обитания, устремленность на научный поиск, попытка заглянуть в предвидимое будущее цивилизации. И этот личностный тренд неукоснительно реализовывался им на протяжении всего жизненного пути.

Доброе детство в окружении любящих людей; раннее стремление к познанию — уже в пять лет читал толстые книжки; а в последнем классе гимназии с увлечением погрузился в тома А. Гумбольдта «Космос» и «Картины природы» на немецком языке. Окончил естественное отделение физико-математического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета (слушал лекции российских мэтров естествознания, которые тяготели к интегральному пониманию реальности), но сам еще постоянно посещал лекции гуманитарного профиля — курсы истории, политэкономии, философии и др.

Изначально не замыкался на формировании естественнонаучной картины мира, стремился выйти на уровень целостного о ней представления, всеохватности. При этом опасался, однако, «малознайства, пустоты и недостаточности своей мысли» (Дневник от 12 мая 1884 года).

Прекрасно знал французский язык, на котором свободно читал лекционные курсы. Знакомился с литературой практически на всех европейских языках; понимал и некоторые из восточных. По воспоминаниям коллег, знал до 20 языков, которые изучал самостоятельно. Объездил с экспедициями и лекционными курсами всю Европу и страны Северной Америки. Его научные контакты простирались до Австралии и Новой Зеландии.

Не ограничивался научной деятельностью, обладал мощным общественным темпераментом, превосходными организационными способностями: до Октябрьского переворота участвовал в государственных структурах, потом — мощный организатор научных институтов, центров и т. п. Сам представлял целый научный институт: его академический архив — один из самых обширных.

Дружил до конца — члены «Братства» никогда не предавали друг друга. Был однолюбом — полюбив однажды, прожил с женой 56 лет. И вскоре после ее смерти ушел к ней на небеса.

У него выявился только один «изъян»: постоянная и неуклонная любовь к науке, к познанию. И ради этого ему приходилось отказываться от некоторых принципов, и важнейшего из них — свободы. Весной 1921 года, оказавшись в Крыму, Вернадский получил возможность уехать с семьей в Англию, чтобы заниматься наукой там. Соответствующую просьбу он направил в Британскую Академию наук, поскольку был ее членом с 1889 года. Однако приехавшие московские эмиссары, в том числе его ученик и друг А.Е. Ферсман, убедили его в том, что власть создаст ему адекватные условия для эффективной научной работы. И сдержали слово: на Воробьевых горах возвышается прекрасное здание института его имени, зачатки которого ему удалось застать.

Мне кажется, что в одном из ящиков старого письменного стола, в его музейном кабинете под его посмертной маской, хранится лоскуток «шагреневой кожи». Его почти не осталось. В.И. Вернадскому пришлось немалым пожертвовать в жизни: он очень ценил свободу научного творчества, утраченную в жестких социальных условиях. Но его никогда не покидал ноосферный оптимизм, вера в то, что «в буре и грозе, в ужасе и страданиях стихий — но родится новое прекрасное будущее человечества».

Академик А.Е Ферсман в гостях у академика В.И. Вернадского в его квартире в Москве, 1 апреля 1940

Это статья открывает наш ноосферный сериал, посвященный 160-летию В.И. Вернадского. Составитель и редактор — Виктор Лось.

Остальные статьи собраны в нашем сериале «Вернадский — 160»