Стелла Арутюнова: искусство как алхимия

Стелла Арутюнова, художник-эмальер из Ярославля, много лет работает над циклом эмалей «Алхимия». Каждому алхимическому элементу она посвящает отдельное произведение, наполняя его образами и ассоциациями, с ним связанными. «Это напоминает алхимический поиск Квинтэссенции, — говорит Стелла, — общение со стеклом и эмалью я воспринимаю как игру и познание. Убеждена, что мир будет стоять, пока живо ремесло».

Стелла,  почему вы обратились в своем творчестве к алхимии?

А я чуть было не стала химиком. Я родилась в Обнинске, первом российском наукограде. Начальные знания получила от мамы, химика-аналитика. Она даже маринование огурцов и помидоров объясняла мне как химический процесс. Важной частью моего детства был химический кружок на Станции юных техников, в настоящее время Центр НТТУ «Эврика»: там учили учиться, видеть связи, анализировать превращения веществ. Потом я поступила на химфак МГУ. Так сложилось, что я ушла с четвертого курса и химия не стала моей специальностью, но я люблю ее до сих пор.

А тогда, в детстве, я взахлеб читала «Химию и жизнь». Мне были интересны все материалы, даже те, которые я не понимала, буквально завораживали. А еще там публиковалась потрясающая графика, там я познакомилась с творчеством Арчимбольдо. Журнал был синтезом всего самого прекрасного: науки, искусства, литературы. Это было не просто стимулом, после чтения «Химии и жизни» все дети хотели стать химиками.

Наш руководитель химического кружка, Л.Ю.Ляшко, был необыкновенно обаятельным человеком и хорошим педагогом, без труда держал внимание группы. Он не боялся позволять нам экспериментировать. Знаю, что впоследствии Лев Юрьевич организовал в нашем городе и Научное общество учащихся, и Малую академию наук.

Помню один из первых опытов: он больше походил на творчество. Преподаватель показал нам, что соли различных металлов окрашены по-разному, воспользовавшись небольшими метлахскими плитками, на которых мы сделали подобие разноцветных глазурей. И после обжига там проявилась такая красота!

Лев Юрьевич нам доверял, давал домой некоторые реактивы, понимая, что мы будем использовать их именно для опытов и ни для чего другого. Тогда у каждого уважающего себя мальчика или девочки был набор «Юный химик», мы все делали классический эксперимент «фараонова змея» с калиевым хромпиком. Мне жаль нынешних детей, которых все считают маленькими и ничего им не доверяют.

Как-то раз мы попросили научить нас варить мыло. Наш учитель принес на занятие свиное сало и после добавления в варево едкого натра в таблетках, сказал: «Вот вам соли жирных кислот, что еще надо?» Вонь была такая, что на нас приходили жаловаться из кружка танцев с нижнего этажа. Но мы узнали, что все, окружающее нас, связано с химическими процессами, что результаты человеческого труда нужно ценить. Помню, как потом мы, изумляя родителей, бережно относились к мылу.

В Обнинске была хорошо поставлена система УПК (учебно-производственный комбинат — организация, которая обеспечивает учащимся начальную трудовую подготовку. — Примеч. ред.). Мы не фартуки шили, как большинство моих сверстников. Один полный рабочий день в неделю мы проводили в Научно-исследовательском физико-химическом институте имени Л.Я.Карпова. Мы делали свои маленькие научные исследования и на вступительные экзамены в вузы приходили с ними. Работы были несложные, посильные для десятиклассников: нас учили обращаться с основными лабораторными приборами — муфелем, хроматографом, мы осваивали возгонку, наглядно оформляли результаты экспериментов, составляли таблицы. Я, например, на химфак пришла с научной работой — пусть и детской, — посвященной ионообменным смолам. Все, кто учился в нашем классе, поступили в химические вузы.

А как вы пришли к искусству?

Одновременно с химической школой я посещала художественную, будучи студенткой, участвовала в неформальных выставках, тогда, в конце восьмидесятых, это был такой юношеский способ самовыражения. Затем стажировалась в филиале Всероссийского художественного научно-реставрационного центра имени И.Э.Грабаря, в Вологодской реставрационной мастерской — училась реставрировать и писать иконы. Иконописание также не чуждо химии, ведь традиционная иконопись использует минералы и требует базовых знаний о взаимодействии веществ.

Почему вы обратились к искусству эмали, ведь эта техника — одна из самых сложных и капризных?

Однажды я побывала на симпозиуме по эмали, и эта техника меня увлекла. На этом симпозиуме я услышала очень ободряющий отзыв об одной из своих первых небольших вещей от академика Владимира Сергеевича Муратова. Всю жизнь Муратов занимался графикой и стеклом. Будучи уже сложившимся художником и немолодым человеком, он увлекся эмалью и создал множество блестящих работ. Его теплые слова меня окрылили, за что я ему благодарна до сих пор. Светлая ему память.

Фосфор — одно из самых необыкновенных веществ, элемент, имеющий различные состояния. На эмали «Фосфор» изображены обрывки манускриптов из алхимических книг, руки алхимика, алая плошка с фосфором и превращения элемента: красный фосфор, белый фосфор...

И все-таки: как возникла тема алхимии?

С тех самых пор, как я стала работать в Ярославской «Арт-студии 204». Это мастерская, где жив дух алхимии — дух постоянного поиска, эксперимента. Ею руководит Михаил Петрович Бекетов, наш главный «алхимик», который не перестает нас удивлять. Приведу лишь несколько примеров.

Для покрытия оборотной стороны эмалевой плакеты необходима тугоплавкая эмаль — иначе медную пластину может «повести» при воздействии высоких температур. Однажды Михаил Петрович поразил нас гениальной находкой: он взял разбитый кинескоп и измельчил стекло в ступке. При обжиге это стекло превращалось в отличную контрэмаль! Он вел интересные эксперименты с флюсами, толченым стеклом и солями металлов, получая решения необыкновенные и с технологической, и с художественной стороны. Конечно, отчасти такой подход связан с тем, что он художник прежнего поколения, которое испытывало недостаток в материале и красках. Но еще в большей степени он связан с духом эксперимента, который присущ и нам, его коллегам.

Вообще, работа с эмалью подразумевает внимание к материалу. Материал нельзя победить, с ним можно только сотрудничать и брать его в соавторы. Это в большой степени отличает прикладника от живописца: если ты не подружишься с материалом, он будет работать против тебя.

Киноварь — это сульфид ртути, то есть соединение, а не элемент. Ткань в руках дамы, тень над городом, буквица в книге — все эти элементы окрашены в цвет киновари. По духу работа очень тревожная, ведь киноварь — не только радостная краска для украшения манускриптов, но и ядовитое вещество

Собираетесь ли вы изобразить в эмалях всю таблицу Менделеева или только ее часть?

Такой цели нет и не было. Меня интересует именно путь алхимика. Вещества, привлекавшие внимание алхимиков, необязательно совпадали с простыми веществами, металлами и химическими элементами. Например, существовали алхимические знаки для квасцов, воска, нашатыря, молока и имбиря.

Пригождаются ли вам знания, полученные на химическом факультете  МГУ?

Еще когда я была иконописцем, — а это были девяностые годы, материалов не хватало, — мы сами выращивали ярь-медянку, сами делали свинцовые белила в парах уксусной кислоты. Что же касается работы художника-эмальера, это постоянный эксперимент с непредсказуемым результатом. Братство эмальеров мне дорого тем же духом, который был у нас в химической лаборатории, когда каждый делился своими наблюдениями и находками... И в плавлении стекла, и в работе с эмалью необходимо чутье, понимание того, как будет расширяться металл при обжиге, как поведет себя стекловидная масса. Эти чисто технологические тонкости проявляются только в результате эксперимента.

В свое время я использовала свои знания, например, при патинировании металлов: олова, бронзы. Мастера прошлого не применяли жидкости из профессиональных магазинов. У них были растворы медного купороса, или они готовили серную печень. И мы сейчас точно так же варим в тигле серную печень и покрываем бронзу и серебро. Наше новое увлечение — японские патины. Это древняя техника: покрытие бронзы и меди составами, придающими красивые оттенки.

Сколько еще работ из цикла «Алхимия» вам предстоит сделать?

Беседовала

Анна Баскакова

Такой же сумеречный и тревожный дух — в работе «Ртуть». «Ее оранжево-серый колорит подсказали мне воспоминания о путешествии по Горному Алтаю, — рассказывает автор.— Местные жители показали мне озеро в горах, окруженное погибшими лиственницами с хвоей необыкновенного рыжего цвета. Безжизненная и торжественная красота была присуща этому месту. Скорее всего это было не воздействие ртути (хотя ее месторождения и встречаются в тех местах), а другая природная аномалия. Но у меня осталась ассоциация: серая стальная гладь озера и оранжевые контуры деревьев. Текучесть ртути я постаралась передать посредством эмали»

«Сера» — чисто декоративная работа, построенная на ассоциациях с острыми кристаллами аурипигмента