Синоптик

Письмо в почте засветилось глубокой ночью. Громушин одним глазом глянул на экран. Бабуля. Не спит. У нее сейчас раннее утро — по ее часам на Медее. Купола-поселки там рассыпаны вокруг шахт и разрезов. Здесь каждый друг друга знает. Холодно, конечно, но люди ко всему привыкают и к месту тоже, даже стихи про ледяную Медею пишут: «Я сейчас от тебя далеко, на Медее буран третий год...»
Пишущая мемуары об освоении медейского рудника номер двести четыре Вероника Павловна всегда говорила, что рифмы не ее конек, а потом и вовсе занялась бизнесом. Но бизнесом каким-то поэтичным, как с ехидцей посмеивался иногда внук, оказываясь у бабули в окружении ее молчаливых подопечных. Лунные улитки — называла она их. А себя — их заводчиком.
— Какие же они лунные, если они медейские? — возражал Громушин.
— Лунные они, посмотри, они ведь похожи на Луну, в кратерах, морях и океанах, и в темноте светятся!
«И не поспоришь», — признавал про себя Громушин, косясь на странных, будто каменных, тварей. Улитки действительно походили на серый старый камень, покрытый выбоинами и пятнами. Поначалу все вздрагивали, когда видели эту вереницу меланхоличных ползущих существ с мяч для боулинга и с той же убойной прочностью.
Бабуля же их и обнаружила, когда как-то добиралась по подземной технологической трассе до рудника. Что-то там надо было уточнить в архиве. Местные геологи посмеялись и сказали, что «очень похоже на земную улитку, конечно, не те размеры, и этот каменный панцирь, но оставляйте, передадим на изучение ваш экземпляр». А бабуля не оставила:
— Сами себе ищите экземпляр, я вам Ведьму не оставлю.
И прислала ее внуку.
Ведьма скоро принесла на свет еще с пару десятков камушков-улитышей. Внук по-быстрому десантировал их бабуле...

Громушин не успел еще ответить, прикидывая, что в письме «ничего особенного, ну бред ведь, спать охота», как прилетело еще одно письмо.
Вероника Павловна всегда отвечала быстро, будто партию в пинг-понг гоняла. Это ее: «Написала три тысячи знаков, сижу пью кофей, имею право, свари себе кофейку, внучек, поболтаем!» Внук возмущенно сопел и тащился в кухонный закуток, варил кофе. Обычное «привет, все хорошо, как у тебя дела» бабулю не устраивало — внук мрачен и депрессивен, непорядок, надо спасать. А вот «сегодня попрохладнее, всего сорок пять по Цельсию, сухая гроза, у меня выходной, читаю» как-то убеждало, она исчезала с экрана и, наверное, умиротворенно шуршала своими мемуарами.
Сейчас Вероника Павловна написала:
«Ты, понимаешь, спят и всё. Вторые сутки! Как же я их буду продавать, если они спят? А они нужны людям, ведь меня Ведьма спасла! От одиночества. Помнишь, ты ее называл каменной горкой. Каменная и есть. Невозмутимая и надежная. Прожила со мной восемь лет. И если бы не она тогда, мне бы не выбраться...»

«Тогда» умер дед. Бабуля больше года выходила на связь странным образом. В гости не пускала, но в сети появлялась — постила фотографию вида из окна. Из окна виднелось обычное медейское — стужа, камни, шахтовые роботы, маяк. Маяк медленно крутился, и по его изменениям в пространстве можно было думать, что дни на фото разные. И вот однажды фото с маяком не появлялось неделю. На второй день стали потихоньку искать, спрашивать знакомых, обзванивали архивы. Ничего, тишина.
А Вероника Павловна тогда экипировалась в комбез допотопный, тяжеленный и пухлый, и отправилась в очередной поход за уточнением для своих воспоминаний. Шла по одному их этих длиннющих технологических лабиринтов, куда-то не туда свернула. И заблудилась.
— Чувствую, выйти не могу к архиву, кружу, — рассказывала она. — Устала. Села на каменюку какую-то, плачу. Весь шлем слезами залила, подача кислорода хлюпает, а я рыдаю, что меня никто-никто не найдет. Потому что слышу, что транспорт где-то вдалеке проходит, а в мою сторону ни один чертов вездеход не идет! Соображаю, сколько еще кислорода в баллоне. Комбез тепло часа три продержит, дальше — каюк, даже с кислородом. А каменюка подо мной вдруг тронулась, пошла, переваливаясь на булыганах. Ну все, думаю, бабушка, приехали, мозги совсем набекрень встали. Еду...
Оказалось, что ехала она на улитке...

Ведьма лунно виднелась в углу спальни, подсвеченная монитором. Громушин с чистой совестью и слипающимися ото сна глазами отписался бабуле:
«Ведьма спит в углу. У меня ночь, бабуль, утром на вахту. Обещали электрическую бурю, может, Ведьма чует».
«Восемь лет не было никакой спячки, восемь лет они ели свой уголь и мел и путешествовали по комнатам!» — бабуля ответила тут же, будто сидела в засаде.
Громушин вздохнул, сонно перебирая версии. Выдал:
«Может, они, как яблони, отдыхают раз в восемь лет».
Бабуля затихла... А Громушин уснул, обняв Соню. Соню бабуля не знала. Зато знала Ведьма и даже катала ее пару раз, а это у Вероники Павловны зачет... Через несколько часов Соня убежит в свою оранжерею. 
«Утром» в чатике от бабули было лишь одно сообщение:
«Ведьма — синоптик. Определенно. Электрической бури не было восемь лет».
Синоптик не выползал из своего угла до окончания бури...

Иллюстрации Елены Станиковой