Бункер

С. Кусков

pic_2021_04_54.jpg

Иллюстрация Сергея Дергачева

Вопреки обычаю, Канцлера похоронили сразу. Митрополит настаивал, чтобы на третий день — по-людски, а не по-басурмански. Директор санитарного ведомства возражал: пойдет запах — не выведешь, в бункере-то, а сколько еще сидеть? В итоге решили не ждать.
Похоронить покойника в бомбоубежище — проблема, но решилась она неожиданно просто. В дальнем служебном коридоре пол оказался не бетонным, а земляным: то ли так задумано, то ли строители, которых поджимали сроки, не положили плиты. Или украли. Два бойца из охраны лопатами выкопали в земляном полу могилу. Хотели поглубже, а вышло как всегда: в узком коридоре землю складывать некуда, и так-то едва развернулись около наваленной кучи.
Гроба тоже не было. По идее, запас гробов на объекте должен был предусмотреть проектировщик — если он не суеверен… Были на выбор два ящика. Один добротный, деревянный, вроде оружейного, со стальными застежками и проушинами для замка. К сожалению, по длине он не подходил даже для Канцлера, а если подогнуть покойнику ноги в коленях, то по высоте. Другой — оставшийся от строителей, скорее всего, в нем завозили что-то для отделки. Из хлипкой ДВП, но размер — самое то. Санитар настаивал на  деревянном, а когда узнал, что ящик маловат, предложил укоротить покойника: ему-де все равно. Митрополит его одернул, и остановились на дэвэпэшном. Копать, правда, под него пришлось больше, но не митрополиту.
Засыпав могилу, устроили поминки в штабном отсеке, за большим столом для совещаний. Закусывали тем же, что ели каждый день, только спирта было море разливанное, и как-то очень быстро он ударял в голову. Санитар, в спирте разбиравшийся лучше всех, пил меньше всех. Он подозревал, что смухлевали снабженцы и вместо кондиционного ректификата, равно пригодного и для промывки главной оптической оси, и для чистки контактов бесконтактных датчиков, и просто для приема внутрь, завезли дешевую синтетику. Впрочем, снабженцев тоже можно понять: кто бы подумал, что эти припасы вместе с бункером вообще когда-то понадобятся!
Под действием синтетики молоденькая вдова, прежде подавленно молчавшая, чуть разговорилась и, всхлипывая, жаловалась митрополиту, что вот, Миша был такой здоровый… не пил, не курил… у-шу… и не радиация, ведь спрятались же до того, как взорвалось, правда? Святого отца коробило это «Миша», сказанное о человеке, который для него был не иначе как Михаил Иванович; но служба есть служба, и он густым церковным баритоном утешал вдову, что все под Богом ходим, гладил ее то по руке, то по голове, задерживаясь чуть дольше, чем пристало священнослужителю, а через стол на него ревниво зыркал директор жандармского департамента. На вдову он имел свои виды, как и на освободившееся кресло.
А санитар думал про себя, что вот такого, здорового и непьющего, резкий переход от нормальной жизни к подземной убьет скорее и вернее, чем того, кто всю жизнь пьет, курит и бомжует по подвалам. Потом и его догнала синтетика, и он вместе со всеми орал: «Комбат наш батяня, батяня-комбат! За нами Россия, Москва и Арбат!» — и слеза бежала по щеке, потому что не было уже ни Арбата, ни Москвы, да и России, наверное, тоже. А главжандарм, самый выносливый из всех и потому самый трезвый, теперь так же зыркал на майора Стрельцова, командира батальона охраны. Тот вел себя скромно, на вдову не претендовал, на кресло вроде тоже; да майору и не по чину, чай, не военный министр (а еще и с этим перетереть — вот же где геморрой!), и вообще здесь оказался случайно: когда объявили тревогу, как раз его батальон нес службу, а то был бы на его месте совсем другой комбат. Однако у него одного в подчинении боеспособное подразделение. И этот намек: «батяня»!..
Через пару дней (или не дней, или не пару — часы давно у всех шли вразнобой) жандарма перехватил в коридоре военный министр:
— До могилки сходим? Дело есть.
— Обычай, да? — съязвил жандарм.
— Нет. Пошли, там объясню.
Жандарм полминуты колебался, потом пошел.
— Запах чуешь? — спросил военный министр, когда пришли на место.
— И за этим ты меня звал?! Да тут все воняет, мы только не замечаем! И от нас несет, и из толчка несет! Как в подводной лодке, каждый пук — навечно!
— Когда пойдет этот запах, ты в толчке спасаться будешь! Как спасатель тебе говорю. Вот что: наверх надо.
Жандарм посмотрел на бывшего спасателя с испугом.
— Там же радиация!
— Полгода прошло. Должна уже упасть. А тут через два месяца перемрет половина, а еще через два остальные и перед смертью обзавидуются тем, кто помер раньше. Ты знаешь, сколько в воздухе кислорода? — Жандарм помотал головой. — Восемнадцать процентов. И углекислый газ к полпроценту подходит.
— С чего это вдруг?
— Регенераторы не справляются. А скоро совсем сдохнут.
— Какого черта! — возмутился жандарм. — Да тут на год рассчитано! На администрацию, кабинет, парламент, да не на половину верхней палаты, а на обе! Плюс обслуга и охрана. Бюджет на замену выделяют регулярно, хозяйство твое — куда что ушло?
— Это не бюджет, а слезы. Восемь лет назад заменили, до меня еще. Поставили, что смогли купить; если б просто украли деньги, стояло б сейчас советское старье — с ним бы дольше протянули.
Жандарм сильно сомневался, что в самом деле протянули бы дольше; он вообще всегда и во всем сомневался (а служба такая — никому и ничему не верить!). Но промолчал. А военный министр вдруг сказал:
— Вот что: надо послать разведку.
— Ты на меня намекаешь? Так я не разведчик, а контрразведчик.
— Да нет, куда тебя в разведку! Найдем в охране пару чижиков, кого не жалко. Тут другой вопрос: надо бы им не через главный выход, а через какой-нибудь из запасных. Главный-то наверняка спекло в монолит, явно ж туда целили. А запасные могут быть завалены, а который завален меньше — вопрос. Видео, что ли, еще раз посмотреть?
Министр говорил о записи с камеры, установленной на телебашне: вспышка над городом и движение ударной волны по городским кварталам до того момента, как камеру снесло вместе с башней. И это была последняя информация, полученная с поверхности.
— Что там разберешь? — проворчал жандарм. — Снято издали, качество так себе… Слушай, здесь же должны быть какие-то планы, схемы? Может, лучше их посмотрим?
— Должны. У Стрельцова… Ха! Так у него, наверное, и человечек есть, который в этом разбирается. А ну, пошли к Стрельцову!
— Пошли, — кивнул жандарм после секундного колебания, и они пошли.
Нашлись и планы, и человек в подчинении у майора. Не офицер, из вольнонаемного персонала, но какая разница? Инженер Малышев отвечал за коммуникации. Работал давно, устройство бункера знал прекрасно. Вместе с ним просмотрели видео: сначала в нормальном темпе, потом в замедленном, потом так медленно, как только можно.
После недолгой паузы инженер сказал:
— Честно говоря, не знаю, что делать. Ясно, завалов тем меньше, чем дальше от эпицентра, но конкретно — где, что и как завалило — здесь не увидишь. Это же только начальный момент разрушения… Есть другая идея. Тут под городом полно старых ходов, еще средневековых. Частью пересекаются с нашими коридорами, обычно эти места просто заложены кирпичом. И некоторые выходят в метро — там тоже практически свободный проход. Где деревянные щиты, а где вообще две доски крест-накрест. А метро в центре глубокое, должно уцелеть, и выходов много.
Малышев взял со стола один из листов.
— Вот, например. Вот здесь наш кабельный тоннель задевает карстовую полость. Отгорожен кирпичной стенкой. Через полость можно пролезть в ход тринадцатого века, а он уже выходит в тоннель метро, в одну из ниш. Где-то здесь, возле…
— Откуда вы знаете? — перебил жандарм.
— От сына.
— А кто у вас сын?
— Историк. Курсовую писал как раз по этим ходам.
— Так. Студент-историк имеет доступ к секретной информации… Где он сейчас? — Жандарм пристально посмотрел на Малышева. Тот смутился и после короткой паузы ответил:
— Здесь.
— Так. И на каком основании? И как его пропустила охрана?
— Никак, — резко ответил Малышев. — Я задержался на службе, он приехал забрать меня домой. Ждал у вертушки, с той стороны, я вышел, а тут тревога. Все побежали, и он побежал. Охрана, между прочим, первой драпала. И что, я должен был Пашке сказать: тебе сюда нельзя, иди под бомбы? — Теперь Малышев с вызовом смотрел на жандарма. Тот, разумеется, инженеру не верил (служба такая!), но смутился, отвел глаза на военного министра. А министр сказал:
— Ну вот и первый кандидат.

— Паша, но почему именно тебя?!
— Скрипач не нужен. — Павел криво усмехнулся; хорошо, что темно, Леся не видит. — Леська, а кого? Отец хотел пойти — его не пустили, он здесь один разбирается в схемах. И хорошо, что не пустили! А я — гуманитарий, к тому же историк. Кому я тут нужен?
— Мне.
Было тихо, очень тихо. В бункере обычно так не бывает: все-таки не очень большое пространство, в котором заперто довольно много людей, пусть даже меньше половины тех, на кого рассчитано, — потому что остальным не сказали, что надо бежать спасаться… Везде люди, и негде остаться вдвоем; и тогда Леся, беспардонно пользуясь служебным положением, провела Пашку в самое укромное место бункера — в спальню канцлерской четы, у которой Леся работала горничной — и под землей, и в прежней, добункерной жизни. Место она получила, можно сказать, по протекции: ее отец служил у Канцлера шофером.
После смерти Канцлера вдова сюда почти не заходила, ночевать устраивалась в других местах. Вот и сейчас она была не здесь…
— Пашка, обещай мне, что вернешься! — Леся схватила его за руку.
— Леська, обещать-то не проблема. Проблема — вернуться. — Он замолчал, потом, после паузы, сказал: — Леська, тебе, наверное, надо… в общем, даже если я вернусь, не стоит тебе со мной связываться.
Пальцы, сжимавшие его запястье, сразу ослабли; Леся спросила чужим голосом:
— Почему?
— Потому что я там схвачу дозу. Наверное, не смертельную, но если у нас будут дети… А будут, вряд ли уцелела какая-то промышленность, что фармацевтическая, что резиновая… В общем, стоит тебе поискать другого отца для своих детей.
Она снова сжала его руку, сильней, чем в первый раз, даже ногтями вцепилась, и резко сказала, почти крикнула:
— Не смей так говорить! — Потом ослабила пальцы и продолжила уже другим тоном: — Папа сказал, что пойдет с тобой.
— Олег Петрович?! Его-то кто послал?
— Никто. Сам вызвался. Сказал: ты — гуманитарий, второй должен разбираться в технике. Говоришь, скрипач не нужен — а кому нужен шофер? Тем более — его пассажир… того. — Она замолчала, потом отпустила его руку и тихо сказала: — Паша, мама и Маринка остались там. — Он не видел, но чувствовал, что она из последних сил старается не разреветься. — У меня теперь только папа и ты. Пожалуйста…
Она замолчала. Павел понял, что больше она ничего не скажет, просто не сможет.
— Я постараюсь, — сказал он. И добавил после секундной паузы: — Мы постараемся.

— Пашка, ты всю дорогу впереди шел, теперь давай я. Там были твои ходы, ты их лучше знаешь, а тут не заблудимся. Не лезь вперед батьки в пекло. Мне зять нужен живой, а лучше здоровый.
— Да я и не лезу… Олег Петрович, шум слышите? Что это?
Оба прислушались. Они стояли и отдыхали стоя, потому что сесть было некуда, под ногами грязь и сырость; в защитном костюме пусть и не вымокнешь, но холод-то проберет. Ну хотя бы разогнуться, встать в полный рост — и то отдых. По кабельному тоннелю ползли на четвереньках, хорошо — кладку не пришлось самим ломать. Кладку ломали другие, пока их на скорую руку учили обращаться с полевым телефоном, замерять уровни радиации радиометром. Проверять воздух на отравляющие вещества — этому даже и учить не стали, только сунули инструкцию вместе с индикаторными трубками и войсковым прибором химической разведки. На всякий случай: вряд ли враг после ядерного удара нанес еще и химический, но положено — и положили.
Через карстовую полость тоже пришлось ползком. По подземному ходу уже не ползли, а шли, но пригнувшись: ход был низкий. И все время на подъем, и груз немалый, одна катушка с кабелем сколько весит!
А потом, как и обещал Павел, ход вывел в другой коридор. Здесь можно было распрямиться, и потолок не земляной, а каменный. И они остановились отдохнуть…
— Где шум? — Олег Петрович прислушался. — Кто ж его знает? Ладно, пошли. Погоди, кабель чуток смотаю, надо слабину выбрать.
Он присел на корточки и начал крутить ручку. Кабель зашуршал, наматываясь на катушку, а потом раздался глухой удар, и их едва не сбил с ног толчок воздуха из хода, по которому они недавно прошли.
— Что это?!
— Похоже, обвал, — сказал Павел. Олег Петрович поднялся, посветил в ход фонариком. Павел схватил его за рукав: — Не ходите! Может еще обвалиться.
Шофер вернулся к катушке, снова стал крутить ручку, и после пары оборотов кабель натянулся.
— Засыпало. Надо бы связь проверить.
Подключили телефон. Связь, к счастью, была.
— Ладно. Размотаем, сколько хватит кабеля, потом отсюда свяжемся. Здесь вроде потолок надежный, не упадет. Радиацию проверял?
— В пределах фона.
— Пошли.
Вскоре кабель кончился. Катушку поставили боком на землю, на нее — телефон. Здесь снова услышали странный звук, напоминающий шум поезда в тоннеле, — оба так подумали, и оба промолчали, потому что этого не могло быть.
Ход круто пошел вверх; под ногами было что-то похожее на ступени, только осыпавшиеся от времени, — или им показалось. Идти было тяжело, и дышалось тяжело, до звона в ушах.
Подъем внезапно кончился, они оказались в коротком горизонтальном коридоре, в конце которого был виден слабый свет, и в этом свете — две доски, крест-накрест перекрывающие выход. А потом раздался тот же шум, уже точно — идущего поезда, и этот поезд промчался перед ними: огни, люди в вагонах.
— Что это?! — спросил Олег Петрович.
— Может, восстановили уже? — неуверенно сказал Павел.
— Да не может быть! А ну, давай туда, разберемся!
Отрезок коридора они проскочили почти бегом. Отбросили доски…
— Налево! — скомандовал Павел: он знал, куда идти.
— Пашка, вот с этой шиной осторожно! Под напряжением!
Платформа была в какой-то сотне метров. По железной лесенке они взлетели на платформу — Павел, вопреки обещанию, бежал первым, — и тут вдруг Олег Петрович осел на ступеньку, сказал: «Погоди, Пашка…» — и потерял сознание. Павел тоже едва держался на ногах — он считал, что их вымотал переход. Впереди светилась чуть приоткрытая дверь служебного помещения, и он бросился туда. Распахнул дверь, увидел двух человек в форме метрополитена.
— Помогите! Олегу Петровичу плохо… — И сам по дверному косяку сполз на пол.
— Михаил Иванович! Ну сколько еще?! Анализы эти… Мы ж здоровые!
Человек в белом халате накануне представился Михаилом Ивановичем (точно так же, как звали покойного Канцлера), но кто он такой — не сказал. Павел подозревал, что психиатр, а им не говорит, чтобы не волновать.
— Потерпите ради науки. Полгода в бункере, еще и без подготовки — уникальный эксперимент. Впрочем, можно вас и выписать, под обязательство приходить по вызову для обследований. Согласны?
Олег Петрович и Павел, чтобы выйти из больницы, были согласны на все.
— Так вот, — продолжал человек в белом халате, — вам слово «пранкеры» что-нибудь говорит?
Павлу говорило. Олег Петрович слышал, но не знал, что это такое.
— Шутники, только технически продвинутые. Устраивают более или менее глупые розыгрыши с помощью телефона, Интернета. А здесь собрались трое ребят — прямо скажу, талантливые. Один — видеорежиссер, аниматор, словом, художник. Он и сделал все видео, начиная с новостей. С фермеров. И видео с телебашни — тоже он. А еще двое — хакеры. Влезть в закрытые линии связи им, конечно, не по зубам, но на сервер, где правительство подключается к Интернету, сумели. И на сервер телецентра…
— А что там про фермеров? — спросил Павел. Он не видел этого сюжета в новостях.
— Ну, будто бы на Юге поднялись фермеры. Навесили на свою технику бронеплит, оружие, какое нашлось, вплоть до базуки, и двинулись маршем на столицу. Полиция разбегается, армия вообще частью присоединяется… Сейчас появилась манера делать к новостям музыкальный фон, так эти фоном пустили «Гренаду»: «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…» И тут — бац! — новости срочно прерываются сообщением израильского информационного агентства: гренландский военный спутник засек пуск ракет в США. Наша система оповещения, естественно, молчит: не было ж никакого пуска, — но руководство не стало выяснять, тратить время. Бросили все, объявили тревогу и зарылись под землю. «Гренада» их, похоже, морально подготовила. А уже под землей приходит видео взрыва над городом — его-то полстраны смотрели. Кое-где даже поверили… Художник, как узнал, что они наделали, сам прибежал каяться. Он, кстати, специально в сюжете оставил ляпы, чтоб видно было, что розыгрыш. Во-первых, фермерскую технику срисовал с какого-то комикса про восстание роботов…
— Вот и я подумал: где они такие комбайны взяли? — вставил Олег Петрович.
— …Во-вторых, гренландский военный спутник — ясно же, полная чушь. Ну и видео с телебашни — там ракурс другой, камера не на той высоте. Но это уже для тех, кто понимает.
— А те двое, хакеры? — спросил Павел.
— А те смылись, их найти не могут. Художник за всех отдувается. Был суд, впаяли тринадцать лет — выше максимума по статье. Дело-то серьезное.
— Кончилось же хорошо!
— Хорошо. Могло быть гораздо хуже. Руководство страны в полном составе в бункере, связи с ними нет — это еще полбеды. Могли ведь скомандовать ответный удар. Слава богу, почему-то не скомандовали.
— Как это? — удивился Олег Петрович. — Скомандовали, я помню. Только команда не прошла. Они долго спорили, отвечать или не отвечать, потом решили ответить, а подтверждения нет. Ну и подумали, что, пока спорили, те уже все разбомбили. Тогда вырубили связь — для экономии, сеть-то уже от реактора работала, — и сидели так, пока регенераторы не стали дохнуть.
Павел негромко хмыкнул:
— Отвечать-то надо сразу, а потом уже под землю.
Увидев осуждающие взгляды собеседников, он смущенно добавил:
— Нет, ну ясно — хорошо кончилось, и для человечества тоже. Но просто, по логике…
— Ты, Павел, молодой, для тебя оно просто, — сказал шофер. — А эти уже пожили, кой-чего нажили, и лучшее из нажитого у них — там. И вообще — тут у них служба, тут они лямку тянут, а душой отдохнуть едут туда. И все это разом перечеркнуть? Неизвестно же, почему те начали — вот так, на ровном месте. Может, у них просто компьютер сбрендил. Ну, извинятся: мол, простите, спалили вам полстраны ненароком, больше не повторится. Компенсируют где деньгами, где льготами — нашим-то все сгодится; и можно дальше жить, как жили. А ответишь ракетами — уже обратного хода не дашь.
— Говорите, не прошла команда? Очень странно, — сказал Михаил Иванович таким тоном, что Павел подумал: похоже, в нашей стране психиатр — больше, чем психиатр.
— Художника-то зря так, — сказал Павел. — Что, ему теперь и сидеть весь срок?
— Художника, скорее всего, помилуют через годик, разберутся только, кто должен принять решение о помиловании.
— Как — кто должен? — снова удивился Олег Петрович. — Канцлер должен.
Михаил Иванович внимательно посмотрел на них и сказал:
— В стране кое-что изменилось за это время. Когда руководство в полном составе ушло под землю и не отвечает на попытки связаться, текущие вопросы как-то же надо решать. А на нижнем уровне ничего не решается. Система так выстроена: любое решение, принятое внизу, наверху может быть пересмотрено; и пересматривается, причем чаще всего просто затем, чтоб показать, кто здесь главный… А депутаты нижней палаты сильно обиделись, что все бросились спасаться, а их забыли. Кстати, и губернаторов тоже. В общем, собрались, проголосовали, изменили Конституцию. Должность Канцлера упразднили, решили, что негоже, когда все завязано на одного человека с полномочиями абсолютного монарха. В стране теперь парламентская республика. Состав правительства, естественно, тоже полностью сменился. Заодно и верхнюю палату упразднили. Те пытались противиться, но половина под землей — кворума-то нет…

Сидящих в бункере надо было спасать. Ход, по которому прошли разведчики, завален, зато все выходы: и главный, и запасные — свободны. Надо было только сообщить это тем, кто внизу, и очень кстати, что снова появилась связь. Говорить с сидельцами поручили командующему войсками округа, которого военный министр мог бы опознать по голосу.
После военного министра трубку внизу взял главжандарм и потребовал к аппарату кого-нибудь из своих людей. Он по-прежнему никому не верил.
— Слушаю, — сказал Олег Петрович. Канцлерского шофера жандарм тоже узнал по голосу.
— Вы им говорили, что Михаил Иванович?.. — Жандарм замолчал, не решаясь сказать «умер»: он боялся, что телефон прослушивают.
— Нет. О нем вообще речи не…
— И не надо, — быстро сказал жандарм.
А потом наверху взял трубку врач МЧС:
— Вам сразу выходить нельзя, от резкой смены атмосферы потеряете сознание, как вот с вашими людьми случилось… Не только из-за кислорода, углекислого газа тоже. Вы сейчас постепенно подключайте забор наружного воздуха, а регенераторы выводите из работы. За пару суток полностью обновите атмосферу, тогда можно наружу.

— Ну, хорошо, — сказал жандарм. — Допустим, они ракет не запускали. Но наша-то команда почему не прошла?!
— Повезло, однако, — флегматично заметил военный министр.
— Ой, не люблю я неконтролируемую везуху… Аппаратуру связи давно обновляли?
— До меня еще. Лет пять назад монтировали, нового поколения.
— Бери этого… инженера, и пошли в аппаратную!
Майор Стрельцов набрал код на кодовом замке, Малышев повернул массивный ключ замка обычного и с усилием оттянул тяжелую дверь. Щелкнул выключатель, и перед ними предстали четыре металлических каркаса приборных стоек с крепежными шпильками внутри. И ни одного электронного блока, только пучок кабелей с разъемами на концах свисал из отверстия в стене.
— А где аппаратура? — обалдело спросил жандарм. Резко обернулся к военному министру, схватил его за грудки: — Что за бардак у тебя в хозяйстве?! Где аппаратура?!
— Спокойно, генерал! — Министр перехватил жандарма за запястья. Майор индифферентно молчал, ему было не по чину встревать в разборки генералов. Гражданский инженер Малышев имел свои понятия о субординации. Он шагнул к стойкам, провел пальцем по резьбе шпильки, потом обернулся к остальным и сказал:
— Аппаратуры здесь и не было. Вот, консервирующая смазка не убрана. И заглушки на разъемах заводские. Спрашивать надо не «где аппаратура», а «где деньги», на которые ее как бы закупили. В отчетах-то, наверное, все в порядке?
— Пусти, — устало сказал жандарм военному министру, и они отпустили друг друга. — Майор, арестуйте этого. — Он мотнул головой в сторону Малышева.

Наверху не знали, что Канцлер умер, и в бункере после короткого обсуждения решили об этом не сообщать, предъявив стране двойника. Штатные, специально подготовленные двойники остались снаружи, никто не собирался их спасать (кому они нужны после конца света?), и пришлось работать с материалом, какой был под руками.
Популярный телеведущий Дмитрий Овсюгов, узнав о роли, которую ему предстоит сыграть («Царем будешь!» — сказал военный министр, хлопнув по плечу), потребовал в качестве бонуса вдову.
— Ну, это уж ты, дружок, сам договорись, — ответил ему жандарм, осторожно трогая распухшее ухо. Вдова, похоже, целила по щеке…
— Идиот! — проворчал военный министр. — Выйдем наружу — все бабы в стране твои будут!
Грим, при уже имевшемся сходстве, требовался минимальный. Опасались, что подмену распознают по росту или голосу. Но Овсюгов уверял, что с голосом все будет в лучшем виде: он в молодости пытался делать карьеру музыкального пародиста, и голоса имитировать получалось, вот только слух подвел. А насчет роста — Канцлер полгода не появлялся на людях; авось никто не заметит, что он подрос сантиметров на десять.
Выход сидельцев на свет старались не афишировать, но шила в мешке не утаишь, в наше время тем более. Ближе к назначенному сроку у главного выхода собралась толпа, меньшей частью из родственников, большей — из остальных, от журналистов до просто любопытных. Толпу осаживала полиция, уговаривая не толпиться, но не слишком настойчиво: полицейским самим было любопытно.
Медленно сдвинулась тяжелая железная дверь, и первое, что явилось миру из бункера, — это был запах. Бункер вентилировали двое суток, выдули, наверное, всю вонь, и напоследок кто-то предложил откачать фекальную емкость, раз уж есть куда и не надо думать об экономии энергии. Включили фекальный насос. Минут пятнадцать он работал, натужно воя, жижа в емкости пришла в движение, и запах снова пополз по бункеру. Но уровень не понижался. Тогда в насосную послали арестованного инженера. В сопровождении, для надежности, аж двух конвоиров, потому что в умелых руках и разводной ключ — оружие.
Малышев осмотрел насос и трубы, вернулся и доложил, что насос в порядке, а канализационный коллектор отсутствует.
— Это как?
— А так! Нет его. И тоннеля, в котором он должен быть, тоже нет. Труба заглушена, насос качает на заглушку. Хорошо — центробежный, другой бы давно сгорел.
Строители бункера посылали своим потомкам привет из далеких семидесятых. Сдав объект, как водится, с недоделками, они затем и не подумали их устранять, потому что не предполагали, что это кому-то понадобится. Или наоборот: понимая, что в случае чего о них не позаботится никто, любимых руководителей предоставили их судьбе — задохнуться в собственном дерьме.
Каковы бы ни были мысли строителей, этот привет директор жандармского департамента добавил в счет, который собирался предъявить инженеру Малышеву, когда они выйдут наружу. В счете уже стояли пропущенный на охраняемый объект сын, показанные сыну секретные документы и пропавшая аппаратура, которая должна была обеспечить передачу команды на ответный удар.
Дверь еще приоткрылась, и из темноты, в сопровождении остатков запаха, двух бойцов охраны и супруги, шагнул на свет тот, кого Павел с Олегом Петровичем меньше всего ожидали увидеть, — Канцлер.
— О Господи! — воскликнула стоящая рядом Леськина мама. — Ты же говорил, что он умер!
— Кто умер? — быстро обернулся к ним психиатр Михаил Иванович.
— Канцлер, — сказал Олег Петрович.
— Дорогие соотечественники, я рад снова быть с вами! — произнес Канцлер, приветствуя зрителей жестом, хорошо знакомым старшему поколению. В ответ раздались хлопки, сначала довольно жидкие, потом сильнее, хотя до овации им было далеко. А Олега Петровича жест Канцлера убедил окончательно.
— Подделка! — решительно заявил он. — Точно, фальшивый. И наш плюгавее был.
За аплодисментами эту реплику никто не услышал, кроме психиатра, который шагнул вперед и очень внимательно посмотрел на Канцлера.
— Теперь, — продолжил тот, — когда выяснилось, что все мы стали объектами, прямо скажем, дурацкой шутки…
— Дмитрий Эрастович, — прервал его психиатр, — будет вам. Здесь нет телекамер. Проходите, не задерживайте, дайте людям выйти.
Сконфуженный Овсюгов замолчал и, не пытаясь больше казаться ниже ростом, чем есть на самом деле, отошел в сторону. Супруга сделала вид, что она вообще ни при чем.
Две толпы смешались у выхода: выходящие из бункера и встречающие. Павел пробирался против потока, высматривая враз и отца, и Лесю. Они вклинились в толпу вдвоем с матерью, потом потеряли друг друга. Леськины родители и десятилетняя сестра Марина остались снаружи, за оцеплением.
Леськину мать и младшую сестру Павел впервые увидел на второй день в больнице, когда те пришли к Олегу Петровичу. Тот представил Павла как будущего зятя, Маринка после этого смотрела на него со смущенным любопытством, а Павел подумал, что десять лет ей на вид не дашь. Впрочем, он судил по себе и своей родне, которая вся, как на подбор, была рослая…
— Пашка! — Леська нашла его первая. Бросилась на шею, он обнял ее, и тут они услышали: «Леська! Лесь-ка!!!»
Оба обернулись на крик и увидели, как у цепочки полицейских, которые уже никого не осаживают и не оцепляют, прыгает Маринка, машет правой рукой над головой, а левой держится за руку мамы.
— Пашка, идем! — Леся оторвалась от Павла, потянула его за руку.
— Сначала отца найду.
Леся отпустила Пашкину руку и нырнула в толпу, пробираясь к своим. А Павел обернулся к выходу из бункера, где народа осталось уже немного, и тут увидел отца. В наручниках, под конвоем старшины из охранного батальона.
— Папа!..
— Проходи, не положено! — сказал старшина и сделал автоматом жест, который должен был выглядеть грозно. И он, и Павел чувствовали нелепость ситуации. В бункере все друг друга знали если не по именам, то хотя бы в лицо. А старшина вообще был тот же, что учил Павла обращаться с противогазом, когда их готовили к выходу на поверхность.
— В чем дело? Кто распорядился? — раздался голос психиатра.
— Я, — ответил возникший рядом с ними глава жандармского ведомства.
— На каком основании?
— Обвиняется в государственной измене, расхищении техники и саботаже. Есть постановление об аресте.
— Кем и когда оно выдано?
— Мной, позавчера.
— В стране нет чрезвычайного положения, такие постановления может выдавать только суд, — сказал Михаил Иванович. — А ваши полномочия вообще прекращены полгода назад. Майор, будьте любезны.
Стрельцов как будто уже стоял наготове с ключиком. Аккуратным движением он освободил отцу руки. Тот потер запястья, и тут к ним через толпу пробилась мать, и Павел подумал: «Хорошо, что она не видела отца в наручниках!».
— Александр Феликсович, вы уж, пожалуйста, не уклоняйтесь от медицинских процедур! — Павел обернулся на голос и увидел, что психиатр Михаил Иванович уговаривает бывшего главного жандарма. — Вам всем сейчас настоятельно необходимо.
Жандарм стоял перед Михаилом Ивановичем с видом школьника, набедокурившего и пойманного, и Павел подумал: похоже, в самом деле психиатр в России — больше, чем психиатр. Он не знал, надо ли этому радоваться или наоборот, и не хотел сейчас грузить себя всякими проклятыми вопросами, поэтому обернулся к родителям и сказал:
— Мама! Папа! Идемте уже к Леськиным.


Разные разности
Наука и техника на марше
В машиностроении сейчас наблюдается оживление. И то, о чем пойдет речь в этой заметке, это лишь малая толика новинок в области специального транспорта, который так необходим нам для освоения гигантских территорий нашей страны.
Пишут, что...
…даже низкие концентрации яда крошечного книжного скорпиона размером 1–7 мм (Chelifer cancroides) убивают устойчивый больничный микроб золотистый стафилококк… …скрученные углеродные нанотрубки могут накапливать в три раза больше энергии на еди...
Мамонты с острова Врангеля
Остров Врангеля открыл в 1707 году путешественник Иван Львов. А в конце XX века на острове нашли останки мамонтов. Их анализ показал, что эти мамонты дольше всего задержались на Земле. Но почему же они все-таки исчезли?
Марс: больше ударов метеоритов, чем предполагалось
Каждый год на Землю падает около 17 тысяч метеоритов. Замечаем мы их редко, потому что большинство из них сгорают в атмосфере Земли. Интересно, а как дела обстоят на Марсе, где атмосфера в сто раз тоньше и более разреженная? Значит ли это, что н...