Тоже люди

Валентина Ососкова

pic_2020_09_64.jpg

Иллюстрация Сергея Дергачева

Скри-скри-скра-ау!
По мелодичности летуньи крики — что-то среднее между скрипкой, трещоткой, кошачьим плачем и царапающим стекло кирпичом.
— Ишь раскричались, твари пернатые! Раздолье им тут, на заброшенном участке, понимаете ли.
— К дождю.
— Что?
— Да так. У нас говорили, что вот так галдят они перед дождем.
— Дождь — это было бы хорошо, сушь такая стоит, кажется, чихнешь в лесу неудачно, не то что прикуришь — и все полыхнет… Стало быть, вы Катеринин дом купили?
— Ну да.
— Эх, мне б в ваши годы такие деньги…
Приезжий на мгновенье позволяет себе улыбнуться, показывая, что оценил шутку.
Улыбка у него кривоватая и слегка острозубая. Не самая приятная.
— Так, наследство.
— Что? Ох… Кхм, это, кстати, запамятовал, мы ж вроде не представились. Юрий я. Можно Юрий Василич, если уж вам так по возрасту проще.
— Антон.
Приезжий неразговорчив. А еще невысок, негромок, да и вообще непохож на счастливого новосела. Сплошное «не», а не человек.
— Ну, Антон… с новосельем, стало быть. Если что, обращайся. Мы, конечно, официально-то в черте Энска, хе… но без вот этих городских заморок, так что сосед соседу завсегда поможет.
— Спасибо, — кивает Антон. И опять движение острое какое-то, рваное.
И весь он такой — нескладный, неровный, угловатый. Лицо острое, пальцы тонкие, волосы лохматые, темные — и глаза из-под них зыркают тоже темные.
А если мысленно убрать легкую щетину, то и возрастом новый хозяин Катерининого дома оказывается возмутительно молод. Студент, не старше.
— И это, Антон, знаете… Давайте-ка я этих тварей-то пернатых шугану, двустволочка моя никогда еще не подводила. Р-раз, два — и только искры во все стороны. Даже тушки убирать не надо, не то что с вороньем!
— Они не пернатые.
— Да вон же!
— Ламелляр — покров сходной морфологии с птичьими перьями, но это не одно и то же… Вы бы еще драконов птицами обозвали.
— Ой, да бросьте вы эту заумь, мы люди простые. Какие из этой безмозглой мелюзги драконы-то… Так что, шугануть?
— Не надо. Сами улетят.
— Ну, вам видней, ваш-то дом теперь… О, гляньте, и впрямь дождик начинается!
…Антон ошибся. Пестрая летунья стая никуда с участка не делась и даже как будто разрослась. Каждый вечер затягивала свое скрипично-кирпичное «скри-скри-скрау», провожая солнце, спугнула с участка всех птиц и соседских кошек и вообще чувствовала себя как дома.
В отличие от Антона.
Не меньше проблем доставляла и другая — человеческая — стая. Ватага местных ребят еще в июне повадилась срезать дорогу на речку через заброшенный участок и никак не могла теперь уяснить, что это вдруг стало частной территорией. Шумные, загорелые, голенастые, по одному, по двое, размахивая полотенцами, — бам-хрусть-топ-топ-топ, через шаткий забор на дровяник, с дровяника через заросли смородины… а потом обратно — топ-топ-топ-хрусть-хрусть-бам!
А летуны, всполошившись, визгливым скрипичным оркестром сверху: скру-у-и!
И так почти каждый день.
— Заткнитесь, — бормотал Антон, обращаясь сразу ко всем, затыкал наушниками уши и отгораживался от мира ноутбуком и выцветшими шторами в цветочек, оставшимися от предыдущей хозяйки.
Когда цветочки на шторах вконец надоели, Антон перебрался на крыльцо, уповая на качество роутера и наушников.
Ребята, обнаружив хмурого соседа, сначала оробели и даже дня два обходили участок стороной… Но тут выдался особенно жаркий день, тащиться в обход стало лень, и тогда Назаров, как самый смелый, заглянул — по-человечески, в калитку, предварительно просунув руку между штакетинами и откинув крючок, — и спросил:
— Здрасте, а можно через вас пройти? — Потом подумал и уточнил, бочком-бочком просочившись на участок: — 
У вас там на задах калитка прям на дорожку к реке, а иначе тремя улицами обходить придется…
Антон махнул рукой, не вынимая наушников.
— Ну это, хотите мы вам рыбы наловим? — уже на бегу (хрусть-хрусть через заросли смородины) крикнул смельчак. — Окуньков! Ей-ей, наловим!
— Скри-иа! — откликнулись летуны с вековой липы, где в дупле стая устроила свое гнездовье.
Антон опять махнул рукой.
…В ведро с рыбой он наступил ногой, когда около полудня сонно спускался с крыльца. Ведро загремело, окуни выплеснулись на ступеньки и, вяло дрыгаясь, зашлепали вниз. Антон выматерился, вздохнул и, прихрамывая, ушел домой переодеваться.
— Скр-ри-и-иа! — радостно спикировали на рыбу летуны.
— …Вот драконьи дети, — вздохнул Антон, мрачно глядя на свои босые бледные ноги, нелепо торчащие из оранжевых шорт.
С тех пор он перестал закрывать калитку на крючок. То ли из опасений за старый дровяник, то ли чтобы никто ноги не переломал в диких прыжках через забор… то ли просто за полной бессмысленностью действа.
А рыбный пир стал для летунов традиционным развлечением.
Где-то через неделю к Антону как бы между делом начали заглядывать родители — надо же было выяснить, где пропадают их чада. Антон старался смотреть не очень хмуро и улыбаться не очень криво, но получалось так себе. Впрочем, родители (все ради детей!) мужественно терпели эти его попытки, звали на чай и как бы между прочим расспрашивали о жизни:
— Что, вот прямо из Москвы к нам переехали? И не жалко?..
— А, так вы пять лет на Урале жили… А где? У меня в Свердловской, кажется, области зять двоюродной сестры бабушки мужа работает, Алексеем Александровым… Ой, то есть Александром Алексеевым зовут, может, знаете?
— А родители?.. О, простите, мне так неловко… Может, заглянете вечером на чай? Что вы тут один как сыч сидите, молодость — это же самая золотая пора!
— Вы Настюху мою не видели? А, вот же она! Анастасия, а ну живо обедать! Какая спецоперация? Какие такие рейнджеры в Африке? Вы же прямо по кустам скачете! Антон, они ведь мешают вам работать, да? Нет? Все равно… АНАСТАСИЯ!
Постепенно к Антону привыкли даже самые мнительные. И в меру своих скромных сил старались побороть нелюдимость нового соседа, держа его в курсе всех сплетен:
— Что-то давненько Юрь Василича не видно. Похоже, совсем на работе аврал, раз из отпуска вызвали…
— Семёновы на море поехали! Говорят, не хотят гарью дышать, если торфяники опять задымят!
— А слышали, что Сашку-то у Козловых ночью в больницу увезли… Говорят, аппендицит, а вдруг того, кровь драконья? Вот так живет человек и не знает, что того… носитель этого гена. И тут бац — ты уже дракон. Или драколит. Ну то есть не бац, конечно, но…
— А Сашке-то, говорят, как-то там неправильно аппендицит вырезали, никак из больницы не выпишут! Вот криворукие хирурги-то в Энске, надо было в Москву везти!
— В новостях такой ужас! Эти лесные пожары… Слышали, да? Пожарники аж двух драконов вызывали из Москвы! И вертолет! Как бы наш-то бор не вспыхнул, тьфу-тьфу-тьфу, сушь какая…
— Что-то Козловых так и не видно… Ой, а вы слышали, в Англии открыли какой-то супербезопасный способ бороться с драконьей кровью! Без тех ужасных побочных эффектов… Вот что значит гуманная страна, сделал укольчик — и все, живи спокойно, даже не драколит, а прям настоящий человек… А то кто их, этих драколитов, знает, может, они только с виду людьми-то остались, а внутри те же драконы… Эх, да что говорить! У нас-то до сих пор нянчатся с этими метаморфозами — бедные дети, через что им проходить-то приходится… Да, Антон?
Тут Антон вздрагивал, нервно лохматил совсем отросшие и даже начавшие выгорать волосы, отводил взгляд и неохотно бормотал, что это лекарство, конечно, достойно нобелевки. Во имя спасения детей от метаморфоз проснувшейся драконьей крови. Определенно.
— А то вот представьте, Антон, если б у вас сын там… или дочь — и вдруг вот! На ровном месте! Вся жизнь насмарку.
— Это точно… Простите, кажется, меня заказчик по скайпу вызывает.
— Настюху мою увидите, скажите, что, если шею себе сломает на этой вашей тарзанке, пусть домой не приходит!
— Да не моя это тарзанка… Они сами…
И Антон быстренько ретировался за ноутбук, поближе к роутеру, подальше от калитки.
Канат, перекинутый через сук вековой липы, раскачивался, радостно гогочущие Настюхи-Сашки-Сёмки взлетали к небу, недовольные летуны выглядывали из своего гнезда, скрипели, как несмазанные дверные петли, но к детям не совались.
Они, конечно, почти драконы, но размером не вышли.
…Лето перевалило через середину, прижало людей к земле полуденным жаром — даже тарзанка больше не взлетала к бледному, словно выгоревшему небу. Ребята валялись в тени липы на пыльных, вытащенных с чердака тюфяках, лениво лопали ягоды недовытоптанной смородины. Антон устроился в стороне, как обычно в наушниках и с ноутом, только высунул на солнце ноги в оранжевых шортах, уже не такие уныло-бледные, как раньше.
— Может, в лес рванем? — спросила вдруг та самая Настюха, генератор всех безумных идей, от игры в рейнджеров до тарзанки. — На Бублик!
Бубликом ребята звали остров в разливе реки — за характерную форму. Посередке острова была непросыхающая лужа (считай, собственное мини-озеро) — вот и получался бублик.
— В лесу тенек, — рассудительно кивнул Сёмка. — Можно вообще с ночевкой. Утром двинем, чтоб до полудня уже на месте быть.
— Точно! Давайте на завтра отпросимся! Сём, палатку возьмешь? А я котелок!
— А я сосиски с хлебом! — влез наконец-то выписавшийся из больницы Сашка.
— Да тебе вообще ничего тяжелого таскать нельзя! У тебя ж аппендицит был!
— Да можно! Это не… короче, можно мне все!
— О, а я картошку!
— А я… ой, ребят, Антону звонят, тише! Пойдемте, надо отпроситься, вещи собрать… Давайте-давайте, не мешаем человеку работать! Сём, а ну пошли! Чш-ш, не шуми!
И Антон на ровном месте получил целых два дня блаженной тишины. Даже летунья стая притихла и частично разлетелась. Лежи себе в саду, работай, закидывай в рот горстями кислющую смородину. Идиллия!..
Только подозрительная она какая-то, эта идиллия.
С привкусом тревоги, с запахом гари, с отзвуком беспокойных голосов.
Еще и Интернет пропал — напрочь, как отрезало.
В дрему врываются яркими вспышками картинки: огонь, обугленная сосна, клубы дыма, хлопья пепла над водой, снова огонь, много огня…
— Антон! Антон, вы не видели ребят?
— Вчера…
— Да нет же! Сегодня! Они не вернулись еще? Я дозвониться не могу до Настюхи, абонент вне зоны действия! А лес… пожар к нашему краю движется!
Антон прикрывает глаза, массируя переносицу. Изнутри черепа расползается пятно головной боли — от тяжелого запаха гари, от картинок-вспышек, от испуганно-визгливых, скрипичных всхлипов изрядно поредевшей летуньей стаи на липе…
— Нет, — через силу говорит Антон. — Не видел. Не возвращались. Сообщите в МЧС…
— Да Сёмкин-то дед уже пытается дозвониться! Ох, Господи, как же так, а? Господи, помоги! Ох, Настюха, выпорю, ей-Богу выпорю!
— Я… пойду.
Летуний вожак распахивает крылья, растопырив коготки, и выводит гортанно:
— Скрар-р! Скр-руи! Скр-ра-ар-р!
Пестрый ламелляр топорщится на горлышке, открывая тыльную, красную сторону, будто огонь внутри вспыхивает.
Антон проводит по лицу рукой.
Делает глубокий вдох.
Закрывает глаза и щелкает пальцами.
И воцаряется тишина.
— Скр-р-р?
— Быстрее, — выдыхает себе под нос Антон. — Ради Бога.
И падает на один из тюфяков, крепко жмурясь.
Поэтому он конечно же не может наблюдать поразительное зрелище: вся летунья стая, скрипично вскрикивая, словно единый организм поднимается с липы и мчит прочь от поселка — к кромке леса, прямо навстречу страшным клубам дыма.
Антон лежит, скорчившись, обхватив руками голову, — 
пять минут, десять, полчаса…
Потом вскакивает, делает несколько шатких шагов в сторону дома, но останавливается, нашаривает в кармане шорт телефон, долго ищет в записной книжке нужный номер. Считая гудки, успевает дотащиться до дома, найти аптечку, а в аптечке цитрамон.
Гудки обрываются в тот момент, когда он глотает таблетку. Закашлявшись, Антон расплескивает остатки воды на себя и торопливо говорит:
— Сан Саныч, здрасте… А помните, вы говорили, где-то под Энском есть товарищ, который… Да-да, он, да, можете дать телефон? Ага, запоминаю… Семьдесят, двадцать один. Понял, спасибо. Не, я живой. Все в порядке. Нет, никто так и не понял. Ага… Все, я побежал, простите…
Шевелит губами, вспоминая продиктованный телефон, набирает, опять считает гудки, попутно разыскивая в тумбочке берцы.
— Здравствуйте, мне ваш телефон Сан Саныч дал… Алексеев, из Озерска, да. А у вас лепестки есть? Да-да. Штук… ну, десять. А географически вы где? А, на Советской неподалеку от моста, понял, а если я буду там… ну, через полчаса, нормально, да? Хорошо. Давайте.
Выдохнув — давно столько говорить не приходилось! — 
Антон торопливо переодевается, шнурует ботинки, кидает в рюкзак все, что попадает под руку: бутылку воды, кошелек, аптечку, паспорт, сигнальную ракетницу, телефон… Посередине движения снова на мгновенье теряет равновесие, смаргивает, встряхивает головой. Вскидывает рюкзак на спину и бросается на улицу.
— Юрий Василич! Я велосипед возьму? Юрий Василич!
Соседа не видно, может, из города все еще не вернулся. Где-то дальше по улице шумят встревоженные голоса.
Антон возвращается к себе, со второй попытки забирается на дровяник, перемахивает с него через узкий проход между заборами прямо на соседский участок. Велосипед стоит у сарая.
Быстрее!
Через полчаса, как и обещал, запыхавшийся Антон тормозит у моста на окраине Энска. Рюкзак пополняется десятком респираторов-«лепестков».
— Может, вам… помощь нужна? Вторая пара рук там… глаз?
— Нет. Глаз мне хватает, спасибо. — Вымученная, острозубая, очень кривая улыбка.
…Велосипед Антон бросает у реки и вдоль нее заходит в лес.
Минут через пять приходится натянуть респиратор. От дыма и слез скоро становится почти ничего не видно… но глаза Антону не нужны.
— Скр-ра-ар!
Вожак летунов пикирует ему на руку, беспокойно расцарапывает когтями кожу прямо сквозь рукав рубашки.
— Спокойно, — бормочет Антон в респиратор. — Пожар, я знаю. Ведите меня. Дети. Помнишь? Рыбу вам ловили. Вы их видели здесь, в дыму.
— Скр-риа!
— Если хочешь, чтобы они и дальше вам рыбу таскали, вы должны их найти. Вперед!
Вожак распахивает крылья, и Антон заученным движением подкидывает его вверх. Закрывает глаза и оседает на прибрежный песок.
Мир дробится десятками глаз, словно мозаика, объемный витраж. Огонь, дым, пепел над водой… Перепуганные, посеревшие лица в пожухших зарослях.
Вперед.
У прошедшего метаморфозы драконьей крови воля — 
пламя, сталь и гранит.
А еще драконья кровь умеет говорить. Создавать связь.
Стая летунов единым крылом взмывает над горящим лесом. Витраж складывается в цельную картину, накатывают волной звуки, цвета и запахи — чужие, странные, не человеческие.
Когда-то, во время метаморфоз, Антон тоже видел мир так.
Он распахивает глаза, наклоняется к реке и, сдернув респиратор, окунает лицо в воду. Снова натягивает «лепесток», берет рюкзак в руки — и бросается прямо по мелководью вперед. Здесь, над водой, меньше дыма, меньше жара.
За поворотом река разливается, и Антон замирает на секунду, разыскивая взглядом — взглядами десятков глаз — брод. Летуны кружат над озером пестрой стаей, взмывают в посеревшее небо скрипичные трели их беспокойных голосов.
Порыв ветра бросает в лицо хлопья пепла и злые, кусачие искры.
Вот оно.
Брод — песчаная коса, можно бежать почти посуху. Правда, уже у Бублика Антон, оступившись, ухает по пояс, но успевает поднять рюкзак, спасая его содержимое от воды.
— Кха! Антон!
Настюха, зареванная, чумазая от сажи, радостно вскакивает ему на встречу, но тут же сгибается в кашле.
Антон ловит ее и помогает натянуть «лепесток». Раздает остальные ребятам.
— Я же говорил, что ты придешь! Ты мне снился! Как на велике к нам едешь! — твердит Сашка, отчаянно шмыгая носом.
— Надо выбираться! — сипит наглотавшийся дыма Сёмка. — Раз ты сюда пришел, значит, и мы выйдем!
— Респиратор! — отрывисто командует Антон.
А потом, побледнев, оборачивается.
Ребята тоже поднимают взгляды… Такое они раньше видели только по телевизору.
«Верховой пожар распространяется со скоростью курьерского поезда» — просто красивые слова, пока не столкнешься с ним в жизни.
Первым приходит вой.
День темнеет. Мир накрывает густой черный дым.
А потом сквозь деревья проступает НЕЧТО — жадное, огненное, оглушительно трещащее. И эта адская лавина катится по деревьям все ближе и ближе, превращая лес в один гигантский факел, чье пламя лижет дочерна обгоревшее небо.
Оцепеневшие от ужаса ребята замирают на несколько минут.
Там, где недавно прошел Антон, с грохочущим треском валится в воду горящая сосна.
…Антон приходит в себя от острых когтей летуньего вожака, пытающегося укрыться под его рубашкой.
— Спокойно, — бормочет он, придерживая перепуганного летуна рукой. — Уводи стаю, малыш, тут вы ничего не сделаете. Ну же!.. Ладно, оставайся, сам их уведу. Тоже мне, альфа-самец…
Он зажмуривается, но даже сквозь веки продолжает видеть всепожирающую огненную стену.
Прочь!
И разрывает связь.
Последнее, что он успевает увидеть, — океан огня, рассеченный рекой, и огромную крылатую тень над ним.
Дракон-эмчеэсовец!
Далеко, как же далеко…
Но разве выбор есть?
— Настюх… у меня там в рюкзаке аптечка и все такое… Ты там глянь, ладно? Ракетницу не знаю, есть ли смысл… но если увидишь вверху дракона или вертолет — запустите зеленую, что ли…
— А ты? Ой, вы в смысле…
— Я сейчас, кажется, сознание потеряю. Но ты не пугайся, ладно? Я очнусь… попозже. Я прилягу, чтоб не упасть… вот так. Не бойтесь. И не пытайся меня в сознание привести!
— Антон!
— Вы с Сёмкой за старших.
— Анто-он! — испуганно всхлипывает девчонка, и ей жалобно вторит из-под рубашки летун.
Но вытянувшийся на траве Антон уже закрыл глаза — 
и обмяк.
— Эй!
— Твою ж! Кто в канале? В МЧС звонить «ноль один»!
— Вам про детей сообщали?
— Да кто ж их высмотрит в этом адище!
— Ты.
— Ты офигел, брат!
— СМОТРИ.
— Это чё, вот это вот в форме… бублика? О, вон зеленую ракету вижу!
— Вытащите?
— Ты офигел, брат, куда мне там сесть?
— Здесь дети. И один из них… наш.
— Да что за расизм комнатный, брат! Какая разница, обычные — тоже люди!.. Встречайте, короче. Я на воду шлепнусь.
…Поднятая огромной драконьей тушей волна окатывает Антона, он открывает глаза, слабо откашливаясь, моргает.
Приподнимается на локтях… И в него почти упирается драконья морда.
— Ну-у привет, драколи-и-ит, — осторожно выпевает человеческие слова голос, пробирающий басами до дрожи.
Если летуны — скрипки, то этот — огромный контрабас.
— Антон, — бормочет Антон.
— Ва-а-ася, — отзывается дракон.
Спрыгнувший с него парень в форме МЧС уже докладывает что-то по рации, параллельно успевая гладить ревущую Настюху по голове.
— Скр-р-ро-о, — уважительно отзывается шевелящийся бугор под рубашкой Антона. — Скр-рау! Скр-руи!
— Дракон, — соглашается Антон. — И драколит. И люди.
— Скр-руи-и!
— Да… люди. Мы — люди… и они — тоже.
— Скр-ри?
— Нет, один маленький трусливый «скри» — не человек, но тоже молодец. Вылезай уже, ты меня всего исцарапал. Пора нам всем отсюда выбираться.


Разные разности
Золото, калифорний, антиводород
Многие считают золото самым дорогим металлом. Сегодня его грамм стоит более 6700 рублей. Дорого конечно, но это сущие копейки по сравнению с калифорнием-252. Его 1 г стоит 27 млн долларов. Так что самый дорогой металл в мире ...
Безопасная замена фентанилу
Исследовательская группа из Майнцского университета им. Иоганна Гутенберга, кажется, нашла возможное альтернативное обезболивающее. Им оказался анихиназолин B, который выделили из морского гриба Aspergillus nidulans.
Наука и техника на марше
В машиностроении сейчас наблюдается оживление. И то, о чем пойдет речь в этой заметке, это лишь малая толика новинок в области специального транспорта, который так необходим нам для освоения гигантских территорий нашей страны.
Пишут, что...
…даже низкие концентрации яда крошечного книжного скорпиона размером 1–7 мм (Chelifer cancroides) убивают устойчивый больничный микроб золотистый стафилококк… …скрученные углеродные нанотрубки могут накапливать в три раза больше энергии на еди...