Академическое дежавю
Блицкриг «Реформа РАН» подходит к своему запланированному окончанию - полному разгрому и безоговорочной капитуляции противника. На немногие недели тема Академии стала одной из главных в средствах массовой информации, и количество материалов, так или иначе связанных с предложенной реформой, превысило все, сказанное об Академии за последние 20 лет.
Из множества обсуждаемых вопросов можно выделить четыре, на наш взгляд, главных. Первый - сущностный. Что есть академия наук? Клуб ученых или научно-исследовательское учреждение? Второй - квалификационный. Как оценивать эффективность деятельности РАН? Именно ссылка на низкую эффективность деятельности послужила обоснованием реформы. Третий - финансовый. Кто финансирует деятельность академических институтов? И наконец, вопрос управленческий. Кто должен управлять многочисленными институтами РАН и распоряжаться ее еще более обширным имуществом?
При ответе на эти вопросы обычно ссылаются на современный западный, в первую очередь американский опыт. Однако не менее важен, как нам кажется, и наш собственный опыт, опыт истории Российской академии наук и ее взаимоотношений с властью. Система научных исследований в России и менталитет научного сообщества складывались десятилетиями и даже веками, то же относится и к менталитету власти, который, при смене вывесок и лозунгов, сохраняет свою византийскую сердцевину. Корни происходящего на наших глазах кроются в прошлом, перечисленные выше главные вопросы выходили на первый план при каждом из многочисленных конфликтов Академии наук с властью, и пропись, по которой разрешается нынешний конфликт, отнюдь не калька с американского, это наш доморощенный, многократно обкатанный вариант.
Хотели, как лучше
История Академии наук, как большинства российских учреждений, восходит к петровским временам. Петр I частенько рубил сплеча в прямом и переносном смысле, но к делу основания Академии наук подошел основательно и без спешки. Основательно потому, что проект носил в значительной мере имиджевый характер, Академия, по словам Петра, должна была «приобресть нам в Европе доверие и честь». Собственно же научная деятельность во все времена была работой на будущее, а с этим можно было и не спешить.
Свой план Петр вынашивал в течение почти четверти века и оттачивал его детали в общении с Лейбницем в Берлинской академии наук, с профессорами Парижского и Оксфордского университетов, членами Парижской академии наук и, по некоторым данным, с Исааком Ньютоном. В результате сложилась стройная и оригинальная концепция, которая не копировала слепо ни один из существовавших тогда образцов, а вбирала из них все лучшее и подходящее для российских условий, девственно чистых в плане науки и образования.
Учреждение именовалось Академией наук и художеств и включало собственно Академию, университет, первый в России, и гимназию. Их функции были четко разграничены: Академия должна была заниматься научно-исследовательскими работами, а гимназия с университетом - исключительно образованием.
С другой стороны, между ними было плотное взаимодействие: академики были обязаны преподавать в университете, а тот, в свою очередь, должен быть готовить будущие научные кадры для Академии. Перечень областей знания, которыми надлежало заниматься в Академии и преподавать в университете, охватывал практически все, известное на тот момент. Великая держава, которую строил Петр, должна была иметь Большую науку как важнейшую неотъемлемую часть. Что Петр решительно отсек от западного опыта, так это богословие, исторически составлявшее основу европейских университетов. Богословие было не нужно для развития науки и производительных сил страны.
Академия определялась как «собрание ученых и искусных людей, которые не токмо науки в своем роде, в том градусе, в котором оные ныне обретаются, знают, то и чрез новые инвенты оные совершить и умножить тщатся». Академик был, в сущности, штатным сотрудником Академии, ему выплачивали жалованье, предоставляли в его распоряжение лабораторию или «кабинет» для проведения научных изысканий, он имел обычно адъюнкта - более молодого и менее маститого ученого, помогавшего ему в научной и преподавательской работе, иногда еще технического помощника, типа лаборанта. Забегая вперед, скажем, что эта система просуществовала почти двести лет, пока на смену гениальным одиночкам не пришли команды ученых.
Членам Академии помимо собственно научной работы вменялись многочисленные обязанности: они должны были осуществлять экспертизу представляемых в Академию работ и проектов и составлять научные справки по запросу государственных структур, следить за мировой научной литературой и регулярно представлять специальные «экстракты», готовить учебные курсы для студентов университета, участвовать в еженедельных научных заседаниях Академии, читать ежедневно одну часовую публичную лекцию и прочая, и прочая.
При освобождении по разным причинам «штатной единицы» академика на это место избирался новый член Академии из числа авторитетных в научном мире людей. По проекту Петра, правом такого выбора наделялась сама Академия. Также ей предоставлялось право избирать президента Академии. Это входило в число важнейших «привилегий» Академии. Впрочем, верховным руководителем Академии считался сам Петр.
На содержание Академии указом Сената от 28 января 1724 года было выделено 24912 рублей, более 3% от государственного дохода тогдашней России, который не превышал 8 миллионов рублей. Причем это финансирование было закреплено, как сказали бы сейчас, отдельной строкой в бюджете. Кроме того, Академия наук получила в свое распоряжение дом опального барона П.П.Шафирова и несколько других зданий в Санкт-Петербурге.
За отсутствием собственных ученых первый набор академиков был произведен за границей. Что побуждало известных ученых принимать такое предложение? Наиболее четко это выразил великий Иоганн Бернулли, благословивший своих сыновей Даниила и Николая на поездку в Россию в 1725 году: «Лучше несколько потерпеть от сурового климата страны льдов, в которой приветствуют муз, чем умереть от голода в стране с умеренным климатом, в которой муз обижают и презирают». Практика приглашения ведущих европейских ученых на работу в Петербургскую академию наук просуществовала более полутора веков и сыграла чрезвычайно важную роль в становлении российской науки.
Родимые пятна
Вышло не совсем по писаному. Начнем с того, что Петр I не успел подписать положение об учреждении Академии наук, а в указе Сената это положение только упоминалось. Так что Академия более 20 лет существовала в своеобразном правовом вакууме, руководствуясь в своей деятельности неутвержденным проектом положения, составленном Л.Л.Блюментростом, с рукописными исправлениями и пометками Петра. В ситуации отсутствия де-юре обычно появляется и укореняется де-факто. Первый президент Академии не был избран академиками, а утвержден указом Сената. Им стал Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост, выходец из московской Немецкой слободы и личный врач Петра I, действительно выполнивший основной объем работы по организации Академии. Хотя нельзя исключить, что тут Сенат действовал как раз в духе Петра: обер-прокурор во главе Священного Синода русской православной церкви, еще одно око государево - во главе Академии наук.
Президент, по задумке, должен был действовать в совете с Конференцией Академии, с ее общим собранием в современной формулировке. На деле же Блюментрост за советами не обращался, узурпировав в своих руках всю власть в Академии.
Но это полбеды. Блюментрост как лейб-медик большую часть своего времени уделял беспокойному и небезопасному делу лечения августейшей семьи. Так что он вверил «все дела академические и канцелярские» Иоганну Шумахеру, библиотекарю. Этот человек, далекий от науки, правил Академией почти 30 лет, при четырех разных президентах, опираясь на созданную им академическую канцелярию, чисто бюрократическую структуру.
Этому весьма способствовал еще один пункт из Петровского проекта Академии, в принципе разумный и верный. Чтобы ученые не отвлекались на всякого рода хозяйственные проблемы, в Академии для управления имуществом и снабжения были предусмотрены должности директора, двух его заместителей и специального чиновника, ведавшего денежными средствами. Это своеобразное «агентство» было создано много позже основания Академии, пока же все его функции выполнял один человек - Шумахер.
К чему это привело? К расстройству хозяйства Академии. Уже в 1732 году, через семь лет после ее основания, дефицит бюджета превысил 35 тысяч рублей. Об одной из причин мы можем только догадываться, руководствуясь нашим богатым опытом. Вторая заключалась в раздувании бюрократического штата, которому надо было платить, так что на жалованье академикам денег не осталось, ни рубля, ни одному. Стоит ли удивляться, что в 1733 году Россию покинул Даниил Бернулли, а до него еще два академика.
Оставшиеся академики писали жалобы в Сенат о самоуправстве Шумахера и нецелевом использовании выделяемых Академии средств. К жалобе механика и сотоварища Петра I по токарному делу А.К.Нартова сенаторы прислушались, отстранили Шумахера от должности, посадили под домашний арест и учредили следственную комиссию. Та за полтора года работы не нашла никаких злоупотреблений, кроме растраты казенного спирта, за что Шумахеру пришлось выплатить штраф в размере 109 рублей 38 копеек. После чего Шумахер был восстановлен в прежней должности и могуществе, более того, пожалован чином статского советника «за неправильно претерпенное». Показательный пример чиновнической изворотливости и солидарности. По Академии же после возвращения Шумахера прошла вторая волна исхода.
Так постепенно самоорганизовалась система функционирования Академии наук, просуществовавшая без принципиальных изменений до 1917 года.
Финансирование Академии шло исключительно из госбюджета, попытки привлечь частных инвесторов не приносили успеха.
Из-за постепенного увеличения штата и инфляции периодически возникала ситуация, когда средств хватало только на фонд оплаты труда, на собственно научные исследования и улучшение материальной базы оставались крохи. Известны случаи, когда академики, например И.П.Павлов, были вынуждены финансировать работу своих лабораторий из собственных средств. Правда, существовала практика «целевого» финансирования различного рода проектов, таких, как Русская полярная экспедиция Э.В.Толля или учреждение Пушкинского фонда. Подобная господдержка зачастую имела имиджевую подоплеку - демонстрацию российскому общественному мнению и загранице неустанной заботы правительства о процветании наук в России.
Руководство деятельностью Академии также осуществлялось государством через назначаемого верховной властью президента. Как назло, это были обычно люди, далекие от науки, хотя более или менее образованные. За долгую историю Петербургской академии наук можно вспомнить лишь одного президента, имевшего какое-то отношение к науке. Это граф Ф.П.Литке (1797-1882), мореплаватель, географ, исследователь Арктики, но в то же время генерал-адъютант и адмирал. Он был президентом Академии в 1864-1882 годах. Еще упомянем графа С.С.Уварова (1786-1855), который в молодости был не чужд исследованиям по классической античности, но потом полностью отдался руководству народным просвещением и претворению в жизнь изобретенной им формулы «православие - самодержавие - народность». Он был президентом Академии в 1818-1855 гг. Здесь проступает еще одна российская специфика - «долгоиграющие» президенты. Абсолютным рекордсменом был граф К.Г.Разумовский, младший брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны. Он был назначен президентом Академии в возрасте 18 лет и номинально руководил ею 52 года.
В случаях, когда президент Академии по причине великой занятости, нежелания, неразумения или возраста не мог уделять достаточного внимания Академии, текущее руководство выполнял административно-чиновничий аппарат, глава канцелярии или директор, опять же назначаемый сверху. Эти люди обычно были далеки от науки, не понимали нужд ученых, но при этом старались руководить ими и даже вмешивались в выборы академиков, не столько продавливая выборы угодных им и власти, сколько препятствуя выбору неугодных. Многие их административные решения, принимаемые без учета мнения ученых, наносили прямой ущерб научной работе. Так, широко рекламируемая княгиня Е.Р.Дашкова, бывшая директором Петербургской Академии наук в 1783-1796 годах, из лучших, несомненно, побуждений модернизации закрыла в 1793 году основанную М.В.Ломоносовым химическую лабораторию Академии наук, а участок земли вместе со зданием лаборатории продала академику Н.Я.Озерецковскому (в 1811 году это здание было перестроено в жилой дом). Исследования же по химии на протяжении многих лет проводились в Главной аптеке или в домашних лабораториях академиков.
Целеполаганием в работе Академии занималось в основном правительство через прямые заказы на разработку технологий или проведение других исследовательских работ, финансирование тех или иных проектов, предлагаемых академиками, выделение штатных единиц академиков под новые направления науки, постоянное привлечение ученых к экспертизе разнообразных государственных новаций, включая наимельчайшие.
Академики были практически отстранены от руководства текущей деятельностью Академии и принятия сколь-нибудь существенных решений по ее развитию. Когда же они входили в состав руководящих органов наряду с чиновниками (тот же Ломоносов был какое-то время начальником академической канцелярии), то ничего путного все равно не получалось, ученые проигрывали борьбу чиновникам. В этом нет ничего удивительного, для чиновника вся эта бюрократическая суета - дело жизни, а у настоящих ученых голова постоянно занята наукой.
В целом сложилась замкнутая, слабо развивающаяся в организационном плане структура. Академия наук оставалась Петербургской во всех смыслах. Ее присутствие в регионах России было отмечено разве что сетью академических метеорологических станций и периодическими экспедициями. Научные исследования в Москве и провинции проводились в университетах и других учебных заведениях, число которых постоянно росло. Связи между Академией и университетами были слабые, скорее можно говорить об их своеобразной конкуренции, переходящей в конфронтацию. К слову сказать, академический университет, основанный в паре с Академией, захирел и был закрыт еще в 1766 году (его последним ректором был М.В.Ломоносов). Возродился Санкт-Петербургский университет в 1819 году в результате переименования и реорганизации Главного педагогического института, это был неакадемический проект.
Реформирование нон-стоп
Как мы видим, организация работы Петербургской академии наук была далека от идеала, так что на протяжении всей ее истории предпринимались попытки ее реформирования. Таковых попыток было ровно десять, если принимать в зачет те, что сопровождались созданием специальных правительственных комиссий и общественным обсуждением. Результативными по формальным признакам можно признать две, 1747 и 1836 года, завершившиеся принятиями новых Уставов Академии. По существу же, устав 1747 года стал просто первым юридическим основанием для работы Академии, в котором была законодательно закреплена сложившаяся де-факто структура. Устав 1836 года не привнес ничего принципиально нового, кроме первого параграфа: «Академия Наук есть первенствующее ученое сословие в Российской Империи». Кроме того, специальный параграф устава запрещал Конференции (Общему собранию) разбирать хозяйственные вопросы: «Собрание не должно быть отвлекаемо от ученых занятий».
Все проекты реформы инициировались изнутри Академии, самими академиками или вновь назначенным президентом. Собственно, академики всю двухвековую историю Петербургской академии наук боролись за возврат к истокам, к петровскому проекту, к самоуправляемой академии. Они не претендовали на хозяйственную деятельность, но хотели свободы рук в организации научных исследований и, главное, возможности и свободы выбора президента академии, его заместителей и новых членов академии. Ну и, конечно, ратовали за увеличение финансирования. Не случайно обострение реформаторских настроений совпадало с уже упомянутыми финансовыми кризисами в Академии, обусловленными, по мнению академиков, плохим управлением. Пыл спадал, когда правительство поднимало планку финансирования. Спадал, но никогда не угасал.
Более яростным было общественное обсуждение проектов реформирования, в ходе которого Академии крепко доставалось. Звучали хорошо нам знакомые обвинения в кумовстве и групповщине, в низкой эффективности работы, в приверженности «чистой науке» и нежелании решать насущные проблемы научно-технического, культурного и общественного развития страны, в узурпации права верховного арбитра в научных вопросах.
Вся эта критика исходила от широкой общественности и имела основания. Слова о первенствующем научном сословии были черным по белому написаны в Уставе Академии, кумовство и групповщина тоже наличествовали, как, впрочем, в любом более-менее закрытом сообществе. К прочим обвинениям надо относиться с осторожностью и скидкой на то, что они исходили из «конкурирующих» университетских кругов.
Как оценивать эффективность работы ученых и научных учреждений, непонятно до сих пор. Ясно только, что мониторинг количества публикаций и индекса цитирования в режиме онлайн здесь непригоден, оценивать нужно с некоторого временного удаления. Так что для оценки эффективности тогдашней Академии наук надо просто открыть школьные учебники и посмотреть на подписи к многочисленным портретам российских ученых, открывших то или иное явление и внесших крупный вклад в мировую науку. Они почти сплошь - академики, работавшие долгие годы в Академии наук люди.
Еще один критерий - репутация Академии наук в глазах зарубежных ученых, которая создается, как мы понимаем, качеством выходящих из ее стен научных работ. Список ведущих мировых ученых, принявших предложение стать иностранными членами и членами-корреспондентами Петербургской академии наук, столь длинен, что привести его здесь полностью не представляется возможным, а приводить выборочно - значит проявить неуважение ко многим блестящим ученым. Да и внутри страны звание почетного академика весьма ценилось, чем пользовалась Академия, увенчивая лаврами «нужных» людей, таких как главный начальник III отделения и шеф жандармов А.Х.Бенкендорф (это практика существовала во все времена, нынешнее не исключение). С другой стороны, звание почетных академиков по разряду изящной словесности приняли Л.Н.Толстой, А.П.Чехов, В.Г.Короленко.
Да и верховная власть как главный заказчик была вполне удовлетворена работой Академии наук, коль скоро не предпринимала усилий по ее радикальному реформированию. Так что эффективность работы была очень высока, особенно с учетом чрезвычайно медленного роста штатов Академии, которые в 1912 году составили смешные 152 единицы, включая лаборантов.
Что касается «чистой науки», так ведь это синоним фундаментальной науки. То есть в Академии занимались именно тем, чем и следует там заниматься. Поэтому-то члены академии и открывали явления, вошедшие впоследствии в учебники. Я прекрасно понимаю приверженность академиков «чистой науке» и их нежелание отвлекаться на сиюминутные проекты (хотя отвлекались и делали много практически важного). Да и их критики из университетской среды с превеликой радостью поменялись бы с ними местами и отдались чисто научным занятиям, тем более что звание академика приносило помимо высокого общественного статуса и лучшие условия для научной работы, и материальный достаток (при всех стенаниях о недостатке финансирования). Так что критический запал многих выступлений питался по-человечески понятной завистью, а у некоторых еще и обидой из-за неизбрания в Академию. Сами академики, в том числе новоизбранные, ни о чем подобном не говорили.
Вожделенной цели свободы и независимости Академии удалось достичь только после падения «руководящей и направляющей силы», на тот момент - царской власти. По прошествии месяца после Февральской революции, 15 мая 1917 года Общее собрание Академии наук впервые в ее истории избрало президента из своей среды. Им стал геолог Александр Петрович Карпинский (1847-1936).
Мы наш, мы новый мир построим
История советского периода жизни Академии, особенно ее начальный этап, вызывает ощущение дежавю. Большевики, разрушив в одночасье все государственные институты, тут же принялись их воссоздавать, воспроизводя во многих деталях петровские методы. В случае Академии это было, наверно, наиболее явно.
Начнем с имиджевой составляющей проекта. Большевикам, пришедшим к власти в результате октябрьского переворота, было чрезвычайно важно продемонстрировать стране и миру, что их режим поддерживают широкие слои населения, в том числе интеллигенция, писатели и ученые, пользующиеся всемирной известностью и авторитетом. Поэтому заигрывания с учеными начались с первых дней советской власти. Ученые, особенно академические - люди в целом аполитичные, замкнутые в своем сообществе и мало интересующиеся внешними событиями. К новой власти они относились скорее отрицательно из-за ее «хамской» природы, но в то же время отстраненно, продолжая работать, как работали, и пребывая в своеобразной внутренней эмиграции. Вытащить их из нее и перетащить, хотя бы на словах, на сторону советской власти удалось апробированным способом: рисованием радужных картин развития страны, посулами щедрого финансирования научных работ, обещаниями свободы творчества и невмешательства во внутренние дела Академии. Удалось чрезвычайно быстро, в считанные месяцы, в том числе потому, что местоположение новой власти и Академии совпадало, а дело происходило до начала красного террора, Гражданской войны и прочих ужасов.
Одним из следствий этого стало то, что большевистское руководство, как и Петр I, сделало ставку именно на Академию как главную научную силу страны. Возможно, свою роль сыграла потаенная неприязнь к университетам, в которые будущих большевистских лидеров не принимали или быстро исключали.
Ситуация в стране тоже чем-то напоминала петровские времена. Россия 1917 года не была, конечно, такой отсталой страной, какой ее представляла либеральная общественность и те же большевики, но все же явно нуждалась в технологическом прорыве. Это было тем более актуально в свете международной изоляции первого коммунистического государства и быстро таявших надежд на мировую революцию. Необходимо было рассчитывать только на собственные ресурсы, строить собственную промышленность, вооружать армию, а тут без помощи науки никак нельзя было обойтись. Причем без науки всеобъемлющей, Большой. Не нужны были только философы, большевики сами себе были философами. Их и отсекли: чемодан - пароход - Европа.
Финансирование деятельности Академии наук государство тоже полностью взяло на себя (при Советской власти ничего другого и не могло быть). Конечно, обещанных щедрот пришлось ждать не три года, а много больше, но тут были извинительные моменты - Гражданская война, разруха. Вместо нового оборудования власть могла обеспечить академиков только продовольственными пайками, рукавицами и валенками, что по тем временам было немало.
Целеполагание в научной деятельности тоже стало правительственной прерогативой. Началось все с В.И.Ленина, который, уподобившись Петру, написал в апреле 1918 года адресованный Академии «Набросок плана научно-технических работ». Затем, правда, власти стало не до науки, и здесь мы сталкиваемся еще с одним удивительным совпадением. Академия наук, как и в послепетровский период, десять лет, до 1927 года, существовала в правовом вакууме, руководствуясь в части своей деятельности уставом 1836 года и сохраняя в принципе такое же устройство. В то же время, тогда происходило чрезвычайно быстрое развитие Академии, на ее базе уже в первые годы советской власти было создано несколько исследовательских институтов, которые не имели штатов, площадей, оборудования и вообще никаких условий для научной работы и тем не менее работали, выдавая открытия мирового уровня.
Ну а дальше началась «советизация» Академии наук и усиление роли государственных бюрократических структур в ее управлении. В 1927 году был наконец принят первый советский Устав Академии наук СССР, где она была определена как «высшее ученое учреждение Союза ССР, состоящее при СНК СССР, которому она ежегодно передает отчет о своей деятельности». «Собрание ученых и искусных людей», «ученое сословие» превратилось в учреждение, подотчетное правительству.
Было введено планирование работ. И.П.Павлов, понимавший в научном поиске больше всего советского правительства, вместе взятого, писал: «Что касается до плана научных исследований, то таковой дать нахожу невозможным, так как движение работы определяется вопросами, возникающими во время самой работы». Но к его мнению, как и мнению многих других академиков не прислушались. Это легко объяснимо. Чиновники были ориентированы не на поиск неведомого, а на решение конкретных задач, поставленных перед ними партией и правительством, а тут без календарных планов не обойтись.
Усиливалась целеполагающая функция государства. Правительство ставило перед Академией задачи, необходимые для развития страны и обеспечения ее обороноспособности, и как заказчик и распорядитель финансов требовало их решения, предоставляя, в свою очередь, Академии все требуемые для этого ресурсы. И оставляя при этом некоторый люфт для поисковых работ.
В области кадровой политики все тоже вернулось, по существу, в старое русло. Формально Академии даровали право выбора президента, действительных и почетных (иностранных) членов и членов-корреспондентов, генеральный секретарь ЦК КПСС, как некогда император, не утверждал избранного президента. Просто все решалось загодя, кандидатов фильтровали в соответствующих отделах ЦК КПСС, отсекая политически неблагонадежных. Если же через этот фильтр проникали откровенные антисоветчики, как, например, Л.Д.Ландау, то это было заранее и в других кабинетах оговоренное вознаграждение за выполнение особо важных заданий. И поставьте себя на место академиков, которым пришлось голосовать за неизвестного подавляющему большинству из них А.Д.Сахарова. Что он сделал, этот 32-летний мальчишка, свежеиспеченный доктор наук? И сразу в академики?! Этот же откровенный диктат! Действительно диктат, который в других случаях принимал уродливые формы.
Была ли эффективна та Академия наук? Да, конечно. Она решала поставленные перед ней задачи и с этой точки зрения абсолютно удовлетворяла генерального заказчика. Подтверждением этому служило постоянно увеличивающееся финансирование, расширение сети академических институтов, передача в ведение Академии различных конструкторских бюро, проектных и прикладных институтов и, в целом, концентрация в ней почти всей научной работы. В результате появился тот организационный монстр, который мы наблюдали на излете советской власти.
Эффективна была Академия наук и в чисто научном плане (мы здесь не берем в расчет гуманитарные науки, в которых была особенно сильна идеологическая составляющая и которым в то же время придавалось существенное меньшее значение, чем естественнонаучным и техническим дисциплинам). Нет нужды перечислять многочисленные достижения, открытые и закрытые, советских ученых, которые вплоть до 1970-х годов обеспечивали приблизительный паритет в научно-техническом соревновании с западным миром. Отставание началось в годы застоя, когда постепенно утрачивались ориентиры и цели, в первую очередь у власти.
В заключение несколько слов о попытках реформирования Академии наук в советский период. Таковых было две, и обе исходили сверху.
Первая случилась в самом начале советской власти и была вызвана организационной неразберихой, когда левая рука не знала, что делает правая. В начале 1918 года у сотрудников Научного отдела Народного комиссариата просвещения возникла мысль о реорганизации «буржуазной» Академии наук и создании вместо нее ассоциации научных учреждений, различных обществ и объединений ученых-специалистов. Академики попросили оставить все как есть, дополнив просьбу предложениями по расширению штатов, демократизации выборов своих членов и т. п. Когда это не подействовало, пожаловались напрямую В.И.Ленину. Тот вызвал народного комиссара просвещения А.В.Луначарского, доходчиво объяснил что к чему и предостерег, чтобы впредь никто не «озорничал» вокруг Академии. На том все и закончилось.
Вторая попытка связана с именем еще одного нашего великого реформатора-волюнтариста Н.С.Хрущева. Академики, привыкшие в предшествующие времена, что им позволительно в некоторых случаях говорить правду, а к их советам прислушиваются, проявили строптивость и несогласие с рядом хрущевских новаций. В ответ последовала угроза распустить Академию. «Ну что ж, - ответил на это президент Академии А.Н. Несмеянов, - Петр Великий открыл Академию, а вы ее закроете», - и положил на стол заявление об отставке, которое было удовлетворено Общим собранием Академии. Демарш несколько охладил пыл реформатора, тем не менее в том же 1961 году невероятно раздувшуюся и трудно управляемую Академию наук все же урезали, передав академические институты, занимавшиеся прикладными исследованиями, в ведение профильных промышленных министерств и госкомитетов. (Решение казалось и кажется разумным, но в 1991 году оно аукнулось катастрофой: с исчезновением этих самых министерств и госкомитетов пресеклось финансирование подведомственных им институтов, и они прекратили свое существование. Так мы лишились значительной части нашей прикладной науки. Это лишний пример того, как трудно просчитать последствия наших, пусть кажущихся разумными на данный момент, поступков и с какой осторожностью надо ломать и перестраивать.) Следующий заход Хрущев сделал на июльском пленуме ЦК 1964 года: «Товарищи, для политического руководства, я считаю, у нас достаточно нашей партии и Центрального Комитета, а если Академия наук будет вмешиваться, мы разгоним к чертовой матери Академию наук, потому что Академия наук, если так говорить, нам не нужна, потому что наука должна быть в отраслях производства, там она с большей пользой идет…» И ведь разогнал бы, если бы его самого не отправили в отставку в октябре 1964 года.
Очередная серия
Мы не будем разбирать то, что случилось с Академией наук в 1991 году и в последующие годы. Это, с одной стороны, позорная страница ее истории, когда многие, вроде бы достойные, интеллигентные люди и хорошие ученые вдруг поддались лозунгу «Коли власти (КПСС) нет, то все дозволено» и, ошалев от денег, начали безудержно набивать себе карманы, обворовывая своих недавних коллег. С другой стороны, это героическая страница, потому что было огромное количество людей, которые продолжали работать в условиях, когда любой нормальный западный человек давно махнул бы на это рукой и подался в управдомы.
Согласимся без обсуждения и с тем, что реформа Академии нужна, это давно признают сами академики. Не будем также сетовать на нарочито оскорбительную манеру продвижения реформы, потому что это свойственно всем реформаторам, начиная с Петра I. Такая манера наиболее действенна в давлении на реформируемого, особенно если он принадлежит к интеллигентному сословию, тот теряется и быстрее идет на уступки. И примем, что реформа состоится с вероятностью 99%, потому что остановить в России замысленную реформу может, как мы только что видели, только отставка реформатора (на это кладем оставшийся 1%).
Давайте просто посмотрим на проект реформы с точки зрения описанных выше исторических прецедентов, попробуем понять, чего хотят, и прикинуть, во что все это в конце концов выльется.
Итак, мы имеем страну, не то чтобы отсталую, но явно нуждающуюся в технологическом прорыве. Для этого нужна эффективная наука, желательно такая, как в самой передовой стране мира. Там нет ничего похожего на нашу Академию наук, а вся наука делается в университетах. Перенимаем передовой опыт. Назначаем главными научными учреждениями страны сеть избранных университетов, а Академию… реформируем. Заодно реформируем аграриев и медиков, их академии еще менее эффективны.
Об университетах чуть позже. Пока разберемся с Академией.
Это будет собрание ученых людей, получающих специальное жалованье от государства. Это будет клуб равных людей, без всяких дискриминационных добавок в виде «сельхозакадемик» или «медицинский академик» и разграничений на действительных членов и членов-корреспондентов, все в духе времени будут просто академиками. Главной задачей этого клуба, кроме обмена мнениями по текущему моменту и воспоминаний о прошлом, будет экспертиза различных государственных проектов по запросу Президента страны, правительства и других государственных структур, если у тех возникнет в этом необходимость. Академикам будет предоставлено право избирать президента Академии, которого будет утверждать Президент РФ, а также, в будущем, себе подобных академиков из числа наиболее успешных ученых.
Академики могут также заниматься научной работой в лабораториях научно-исследовательских институтов и университетов. Дабы ничто не мешало их ученым занятиям, их освобождают от всяческих забот об управлении имуществом и решения других хозяйственных проблем. Для этого учреждается специальное агентство.
Финансирование научных работ будет проводиться из средств госбюджета, а также привлеченных средств из частных источников, зарубежных грантов и поступлений от коммерческого использования бывшей собственности Академии, находящейся в распоряжении агентства. При этом финансирование из госбюджета будет проводиться на конкурсной основе в форме грантов научным группам и ученым, печатающим большое количество статей в высокорейтинговых научных журналах и обладающих высоким индексом цитирования. Такая система финансирования повысит качество научных исследований и будет способствовать выявлению и продвижению высокопродуктивных молодых ученых. С другой стороны, она позволит объективно выявить неэффективные направления, которые подлежат отсечению.
Высокая публикационная активность вкупе с высоким индексом цитирования будет свидетельствовать о росте эффективности российской науки, способствовать улучшению ее имиджа за рубежом и внутри страны, а также привлечению в науку молодежи.
Такая вот картина маслом, легко узнаваемая. Но по сравнению с прототипами в ней отсутствуют некоторые важные детали. В ней нет даже намека на всеобщность, на Большую науку, которая должна непременно присутствовать в планах построения великой державы. Только такие державы могут позволить себе развивать все направления науки, а не только пользующиеся спросом в научных журналах и популярных в данный момент времени. Никто не знает, где может произойти прорывное открытие, поэтому копать надо везде. Есть множество внутрироссийских проблем, требующих научного разрешения, но абсолютно неинтересных западным ученым. И наконец, есть технологические разработки, которые являют себя миру в виде готовых продуктов, а не статей в журналах.
Здесь мы подошли еще к одной отсутствующей, важнейшей детали. Речь идет о целеполагании. Зачем нам нужна наука и занимающиеся ею ученые? Неужели только для того, чтобы плодить статьи в высокорейтинговых научных журналах? Нет, конечно, но цель не объявлена. Даже циничное «чтобы заработать как можно больше денег в казну государства» и то было бы лучше этого отсутствия цели. А «для улучшения жизни людей» было бы вообще прекрасно. Одной из главных проблем Академии наук в перестроечный и постсоветский периоды было отсутствие крупных задач, которые в былые годы ставило перед учеными государство, которые увлекали их своей новизной и сложностью, заставляли их усиленно трудиться, мыслить, творить, изобретать. Ученые оказались ненужными государству, у которого не было для них задач, агонизирующей промышленности и нарождающемуся бизнесу, преимущественно финансово-торговому. Отсюда депрессивные настроения, противопоказанные научному творчеству и действительно приведшие к падению эффективности работы, потеря самоуважения и уважения общества и финансирование по остаточному принципу.
Неясно и с целеполаганием деятельности агентства по управлению имуществом. Дела там будут вершить экономисты, юристы и прочие чиновники-управленцы, это их работа. Но как будет оцениваться работа такого чиновника? Повышение эффективности использования имущества означает рост денежных поступлений от этого самого использования. При чем здесь наука? От ученых в этой системе координат один вред, помещения занимают, электричество жгут и требуют дорогостоящего оборудования. Если же такому, далекому от науки чиновнику вменить в отчетные показатели еще и повышение эффективности науки, то он впадет в когнитивный ступор.
Хочется верить, что власть все же перейдет от призывов к инновациям и покупки отдельных западных технологий «под ключ» к комплексному развитию отечественной промышленности и действительно крупным научно-техническим проектам. И тогда ей вновь станет нужна наука, не на словах, а на деле. И уже не важно, кто тут будет высшим научным учреждением, сеть университетов или бывшие академические институты. Но один факт надо все же учесть. Вот я, сугубо университетский человек, самокритично признаюсь, что в советские годы уровень академический науки был заметно выше, чем университетской. С тех пор Академия и университеты, находясь в равно тяжелых условиях, деградировали приблизительно одинаково, ветшали, старели, сокращались, разве что из Академии за рубеж уехало больше сотрудников, опять же из-за их более высокой квалификации. Что дает основания думать, что при переносе центра научной работы в университеты ее эффективность резко возрастет? Можно, конечно, закачать туда много денег, что и делается сейчас с федеральными университетами, но наука, как и образование, довольно инерционная система, там быстрой отдачи не бывает.
Есть, правда, еще один гипотетический путь. Это передача университетам бывших академических институтов, работоспособной части их кадров вместе с некоторыми зданиями, не представляющими интереса для коммерческого использования. Это быстро и заметно увеличит научную продуктивность университетов.
И в любом случае при осуществлении больших проектов, требующих совместных усилий различных научных организаций, встанет вопрос о создании некой научной стратегической, координирующей и экспертной надструктуры, которая объединит наиболее авторитетных ученых разных специальностей и будет ответственна перед правительством. Это будет неизбежным следствием нашего менталитета, нашего административного мышления, монополистического и вертикально интегрированного. Как тут не вспомнить незабвенного В.С.Черномырдина: «Какую бы общественную организацию мы ни создавали, получается КПСС». Так и в науке мы опять придем к Академии наук как высшему научному учреждению страны.
И все в целом вернется на круги своя. И мы будем смотреть 128-ю серию сериала «Реформа Академии наук», испытывая чувство дежавю. Приятное чувство, потому что вселяет веру в стабильность бытия и надежду на то, что российская наука когда-нибудь возродится в прежнем величии.