Тайна старой лаборатории

Он загребет все материальные ценности, до которых сможет дотянуться, а потом свернет пространство, закуклится и остановит время.

А. и Б. Стругацкие.
Понедельник начинается в субботу

Иллюстрации Сергея Дергачева

В укромном месте на окраине Энского района закрытого города Кулички-13 располагался когда-то один непростой научно-исследовательский центр. Изначально отпочковавшись от Пулковской обсерватории, он неоднократно реорганизовывался, под разными вывесками менял адреса, пока не получил гриф чрезвычайно большой секретности и не осел в новом наукограде.
И работала при нем экспериментальная лаборатория, один отдел которой был особо режимным. Отдел этот три с лишним пятилетки работал над совершенно секретным проектом…
Хранить секреты тогда умели, поэтому спутники-шпионы, стаями кружившие в то время над страной и особенно пристально — над всеми ее пронумерованными Куличками, успешно и долго заблуждались, думая, что в этом месте стоит животноводческое хозяйство, а попросту говоря, свиноферма. По всем признакам — упадочная. Секретные сотрудники чрезвычайно секретного отдела жутко засекреченной лаборатории были о себе большого мнения и на такое сильно обижались, но сказать мировому сообществу правду о своей новаторской работе не имели права.
Во-первых, им за молчание полагалась специальная надбавка к окладу, льготная подписка на многотомную и невозможно дефицитную библиотеку всемирной литературы. И еще — дополнительный отпуск на Кавказе или в Крыму. На Алтае и Хибинах проводить отпуск тоже было можно, но туда предпочитали ездить в служебные командировки с водкой, лыжами и гитарой — на поиски снежного человека за казенный счет. Поэтому для Алтая и Хибин надбавка к окладу не играла роли. А Кавказ и Крым совсем другое дело — туда ездили с женщинами или к женщинам, и для успешного отдыха там роль надбавки была решающей.
А во-вторых, на политинформациях компетентные товарищи из глухих кабинетов, ловко прятавшие засекреченную организацию от чужих назойливых глаз (и особенно лабораторию и ее чрезвычайно секретный отдел), регулярно разъясняли коллективу, что «есть мнение» и что «так надо». Кроме того, глухие кабинеты бдили, чтобы идеологический фундамент был крепок и чтобы подопечный контингент находился в едином порыве и в русле генеральной линии.
В общем и целом с мнением компетентных товарищей мирились. А все же дрожжи амбиций бродили, и ученое самолюбие страдало. «Свиноферма» — это как бы еще ладно, куда ни шло — могло сойти за грустную шутку. Бесило то, что даже из космоса это выглядело упадочно.
Шли годы, ученым хотелось гордиться своей работой, удивлять зарубежных коллег научными докладами на международных форумах, однако вместо этого душу разъедал стыд. А каждый новый том дефицитной всемирной литературы все сильнее расшатывал идеологический фундамент, исподволь добавляя пищи для инакомыслия и возбуждая гордыню вольнодумия. В курилках запальчивые споры о кварках и туманности Андромеды сменились снобистскими разговорами о катренах старика Нострадамия и карнавале жизни по Бахтину. У познавших Кастанеду кавказские шашлыки и боржом с персиками уже не вызывали прежнего восторга. У познавших Ошо не было прежнего пиетета к мудрости руководства.
И о чувстве глубокой благодарности умы, читавшие Камю и Сартра, вспоминали исключительно с тошнотой и сарказмом. Кавказ и Крым воспринимались как объективная данность, неотъемлемая рутина жизни и уже никак не мотивировали к лояльности. А вот кондовые политинформации компетентных товарищей с каждым разом раздражали все больше. О чем в глухих кабинетах, конечно же, хорошо знали. В силу специфики своей службы.
Обобщив информацию по стране в целом и по секретным номерным Куличкам в частности, компетентные органы внезапно проделали ошеломляющий кульбит. На трибуну очередной политинформации водрузили хитрый прожектор и так жахнули ослепительным лучом по неприглядным уголкам сознания, что все кулички вздрогнули. А мордастый оратор из президиума с ухмылкой сказал: «Довольно, понимашь, дурачить народ идиотской сказкой о роге изобилия. Баста! — Да-да, так прямо и сказал. — Настало время прозрения! Долой кураторов! Даешь, понимашь, исконное право каждого предаваться гедонизму и пороку по личному хотению, а не по чьему-то там, понимашь ли, велению».
Разумеется, латентные эпикурейцы, под южными звездами впитавшие вместе с крымскими и кавказскими винами идеи Ницше и намеки Кафки, давно это знали, но никто не думал, что можно вот так смело, цинично и вслух и за это ничего не будет. Нет ли здесь подвоха?
Но тут, чтобы никто не сомневался, не отходя от трибуны с прожектором, каждому выдали красивый талон на два авто. Солидно, под роспись. Где-то при этом пообещали также гурий, а кое-кому в кулуарах горкома посулили частичку национального достояния.
Талон в то время был аргументом посильней фаустпатрона. Он разнес всю идеологию не в щебень, а прямо-таки в нанопыль, что в дальнейшем послужило основой для целой перспективной отрасли.
И они всё бросили и пошли. За авто. И каждый был уверен, что ему достанется «мерседес». А иначе зачем? Иначе никто ж не согласен. Новые иллюзии причудливо переплелись в головах со старыми догмами. Понимания, что с талоном на руках назад дороги нет, не было.
Адрес, по которому ожидалась раздача авто населению, оказался каким-то мутным — не то ошибочным, не то ложным. Особо принципиальные, коих набралось предостаточно, не получив обещанного и возжаждав сатисфакции, с самыми решительными намерениями отправилась на поиски болтливой мордатой бестии. По дороге разошлись в оценке событий, в кровь передрались между собой и получили длинные срока за экстремизм.
Остальные, кое-как оклемавшись от тарарама, тихо осели по домам, с ностальгией прокручивая в памяти яркие картинки былых алтайских походов и крымско-кавказских похождений.
Вот теперь, с этого момента, дорогой читатель, появляется возможность перейти от предыстории — к собственно тайне, обещанной в заголовке.
Многие годы спустя, ведомые ностальгией и кое-каким старым любопытством, на знакомую окраину Куличек-13 на старом, но крепком «жигуленке» подъехали двое. Были они старомодно интеллигентны и называли друг друга полным именем — Александр Иванович и Роман Петрович.
На месте старой лаборатории бывшие ее сотрудники обнаружили роскошный центр интимных услуг с бассейнами и саунами. С территории к ним на обочину дороги поспешно вышли плечистые молодцы в ладных фирменных куртках полувоенного образца с капюшонами.
Александр Иванович и Роман Петрович вежливо поздоровались и поинтересовались:
— Простите, а где объект?
— Объект перепрофилирован, — загоготали парни, — во имя порока и гедонизма. А вам зачем?
— Видите ли, тут раньше шел важный научный эксперимент, к которому мы имели некоторое отношение… — начал было Роман Петрович.
— Мужики, по ходу, вы заблудились. Какой эксперимент? Вы чего? Тут ферма была свинооткормочная!
К оскорблению такого рода сотрудники секретной лаборатории привыкли, поэтому отреагировали спокойно.
— Это — смотря по каким документам…
— Да видели мы ксиву: «Объект приватизации — свинооткормочный цех оптико-механического завода имени Героев первых пятилеток». Всё четко, мужики.
Все четверо закурили.
— Вы местные?
— Само собой! Чужим тут без мазы вообще.
— Тогда, значит, в курсе, что Кулички-13 город непростой? — намекнули бывшие секретные ученые.
— Это да, — подхватили молодые бизнесмены. — Город непростой, город золотой, тут встретит огнегpивый лев и синий вол, исполненный очей…
— Вот, вот. И с ними золотой орел небесный. 
Я вижу, вы нас понимаете, — кивнул Александр Николаевич. — И, поверьте, не было тут никакой свинофермы. Кое-где есть другие документы, настоящие…
— Да делов-то! Нам оно вообще не уперлось, что тут раньше было — свиноферма или институт ориентации ракет в безвоздушном пространстве. Главное, приватизация была? Была! И правильно. Чего хорошему месту зря пропадать? Сосны, грибочки, шашлыки, озеро, катера, рыбалка, девочки — всё, что надо для солидных господ.
Второй добавил между длинными сигаретными затяжками:
— А наукой тут только загадили всё. И кого, спрашивается, тут кормили селедкой, если не свиней? Селедочный вонизм конкретный вообще, хуже навоза… Сюда селедочные головы каждую неделю вагонами подвозили, пока рельсы не забетонировали.
Уж сколько лет, как фермы нету, а всё везут. На прошлой неделе колонну фур натурально завернули на въезде в город… Импорт из Хреландии… Обалдеть вообще…
— Понимаете, что это значит? — оживился Роман Петрович. — Снабжение идет! Проект не закрыт!
— Без понятия, — резко сменили тон и пожали плечами куртки с капюшонами. — А вообще, вы ж понимаете, мы тут не справочная. Так что шли бы вы, мужчины, лучше в баню.
Взглянув на элитные расценки, Александр Иванович и Роман Петрович убедились, что сауна им здесь не по чину и не по карману. Не говоря уже об интиме.
— Отставить баню! — раздался вдруг рядом негромкий, но властный голос. — Николай, много болтаешь. Подежурь-ка пока один на посту. Руслан, проводи гостей в бильярдную для выяснения личностей.
Александр Иванович и Роман Петрович сразу узнали голос бывшего сослуживца. А вот он их, похоже, признавать не спешил…

Кадавра лаборатория получила от смежников из Яхочуевска с сильным опережением графика. За досрочную сдачу уникального государственного заказа — выдающееся достижение по тем временам — трудовой коллектив яхочуевского питомника наградили правительственной грамотой и красивым знаменем. Директору питомника трудовой орден вручал в столице сам главный конструктор. К ордену прилагались государственная премия и заграничная путевка в страну Гульбарию. Из турпоездки орденоносный директор не возвратился. Впрочем, об этом мало кто знал, на политинформациях этот инцидент не афишировался.
Телеграмма об отгрузке кадавра прогремела как гром среди ясного неба. Завлаба Куличек-13 тут же увезла неотложка. От инсульта он так и не оправился, остальные осмыслили суть происшедшего позже. Суть же заключалась в том, что, по проекту, сначала в опытную эксплуатацию должен был быть пущен рог изобилия и только потом планировался кадавр.
С рогом изобилия с самого начала не заладилось — сроки опытно-конструкторских работ то и дело отодвигались, координировались, согласовывались, опять переносились, отменялись и заново пересматривались с учетом международной обстановки и положения дел в отраслях народного хозяйства.
Но чаще — по мере озарений главного конструктора. Лабораторию лихорадило. Завлабы сменяли друг друга с удручающей частотой.
Кадавр же требовал своего, невзирая ни на что.
Поначалу ему хватало того, что отщипывали от своих домашних бутербродов сердобольные лаборанты. Лаборантам аппетит кадавра казался даже забавным. Добровольное бутербродное вскармливание продолжалось пару недель, и сделанные за это время наблюдения подтвердили точность технических спецификаций — коллектив яхочуевского питомника получил красивое знамя заслуженно: потребности кадавра росли с возрастающей прогрессией.
Техник-лаборант Кузькин сразу определил, что прогрессия геометрическая, но поверить в это никто не захотел, пока через месяц Кузькин не уволился по состоянию здоровья. Сменное дежурство по уходу за кадавром, введенное завлабом с благословения администрации в качестве вынужденной меры, открыло всем глаза: насчет геометрической прогрессии Кузькин был прав.
Еще через месяц дежурить стали по двое, так как одному выгрести из-под кадавра все им произведенное было уже не под силу. Издерганный сотрудниками завлаб поставил вопрос о кадавре перед дирекцией, та долго увиливала, но в конце концов под давлением коллектива вынесла вопрос на бюро горкома. В результате к снабжению кадавра подключили передовое агрохозяйство края. Но сменные дежурства, ввиду секретности проекта, остались сверхурочной обязанностью лаборатории. С резолюцией: «До пересмотра штатного расписания». Это было крайне неприятно, поскольку в канун лета пришлось перекраивать святое — график отпусков, чему коллектив отнюдь не был рад. Тут появились компетентные товарищи, и вовремя проведенная политинформация пресекла в зародыше стихийный всплеск несознательности.
Но осадок у коллектива остался.
Через какое-то время из главка пришло распоряжение, и стало понятно, что за дело взялись с размахом, за дело взялись профессионалы: при лаборатории создавался совершенно секретный отдел (тот самый) со штатным расписанием, рассчитанным по месяцам не абы как, а на новенькой серо-голубой ЭВМ «Алдан-5». На стенах лаборатории появились принтерные репродукции Джоконды, Хемингуэя и команданте Че. Приметой времени стала игра в пульку перфокартами — жить стало интересней, жить стало веселей. Однако из ветеранов лаборатории переходить в новый отдел почему-то не захотел никто. Даже на условии удвоения оклада. Утроение их тоже не убедило.
Методика расчетов оказалась настолько точна, что впоследствии пригодилась для составления пятилетних планов.
Первые годы всё шло замечательно, если не считать того, что рог изобилия стал притчей во языцех и темой непристойных анекдотов, дозированно просачивавшихся в курилки из глухих кураторских кабинетов. Процветали технократизм и научная организация труда, поддержка кадавра была образцовой — на него работали лучшие агрохозяйства края и отдаленных областей страны. Можно сказать, это был золотой век отдела и состоявшего при нем научно-исследовательского центра: расходы на программу передержки кадавра составляли восемьдесят процентов годового бюджета научно-исследовательского центра. Почти все, чем он занимался раньше, было либо передано в другие Кулички, либо досрочно свернуто.
К началу четвертой пятилетки лаборатория запросила такой бюджет, что сначала вздрогнуло руководство главка, а затем затрясло и весь Госплан. Последовала серия энергичных проверок — сначала отдела и лаборатории, потом отраслевого НИИ и Куличек-13, а после, с особым пристрастием, и самого главка. Разумеется, были выявлены кое-какие злоупотребления. Хотя в абсолютном выражении размеры хищений потрясали своей чудовищностью, на цифру кадаврового бюджета они повлияли в пределах лишь сотой доли процента. От позора на всю страну спасло то, что Кулички-13 были режимной территорией.
К тому же по телевизору как раз гремело пресловутое хлопковое дело, а к огласке куда более масштабного скандала страна еще не была готова.
Смерть главного конструктора рога изобилия в канун четвертой пятилетки вызвала у руководства страны смятение. После показательно пышных похорон растерянность перешла в раздражение, а еще через день — в гнев, за которым, как водится, последовали оргвыводы. На самом верху всерьез задумались о ликвидации разорительного проекта. Однако секретный доклад госбезопасности показал: время упущено две пятилетки тому назад — избавиться от кадавра без потери контроля за ситуацией невозможно. После этого в двух высоких кабинетах и на трех правительственных дачах прозвучали десять фатальных выстрелов.
Затем был создан секретный антикризисный штаб.
Министру иностранных дел поручили снять с довольствия ряд государств, многие годы тянувших трудовую копеечку из народной казны под ритуальные разговоры о полудружбе. Высвободившиеся средства передали Внешторгу на предоплату долгосрочного контракта по закупке рыбных голов у Хреландии, после чего в депрессивной рыбацкой стране наступила эра национального благоденствия. Министру обороны приказали изыскать возможности в своем ведомстве, и в Кулички-13 пошли эшелоны с просроченным продовольствием с солдатских складов. Да-да, назревавшая чрезвычайная ситуация требовала неординарных подходов. Технократов отстранили и сделали ставку на толковых, практичных, верных людей. Руководителям республик, краев и областей вменили повышенную квоту обязательных поставок. Те частично решили проблему за счет негласной отмены контроля качества товаров народного потребления. В дальнейшем Госстандарт пошел им навстречу и пересмотрел изначально жесткие научно обоснованные требования ГОСТов в сторону послабления. В конце всех мер недостающие объемы изъяли из госрезерва Гражданской обороны. Мобилизовав таким образом необходимые средства в масштабе всей страны, смогли четко, по-военному закрыть потребности кадавра на предстоящую пятилетку.
Вот такая, примерно, должна была получиться картина, если сложить всё, что промелькнуло в головах тех троих, пока они шли по территории к главному корпусу бывшей секретной лаборатории. Голова Руслана к этому отношения не имела и добавить ничего не могла — для этого он был слишком юн.

В антураже чуждой им буржуазной роскоши Александр Иванович и Роман Петрович почувствовали себя скованно. Человек, в котором они безошибочно узнали бывшего заведующего секретной канцелярией, задержался у входа, а они неуверенно перетаптывались с ноги на ногу посреди просторной бильярдной, по их представлениям, больше походившей на дворцовые апартаменты кардинала Ришельё или какого-нибудь графа Монте-Кристо.
— Ну что же вы стоите, в ногах правды нет, — все так же негромко, но твердо сказал бывший завканц, закончив отдавать распоряжения персоналу.
— Александр Христофорович, если вы нас не признаете, то чего же нам тут рассиживаться, — развел руками Александр Иванович.
— Узнаю, Александр Иванович, узнаю. Оттого и пригласил вас, — не поведя бровью, пропустил тот иронию. — Хорош же я буду, если перестану узнавать сослуживцев. Сейчас нам кое-что принесут. Так что давайте сядем рядком, поговорим ладком. Как-никак много лет не виделись. Можно сказать, целая эпоха за плечами. Зачем же нам делать вид, что мы незнакомы. Хорошо ли это будет? Я думаю, что нехорошо. А вы как считаете, Роман Петрович?
— Вот теперь видно, что признали, — кивнул Роман Петрович, усаживаясь в глубокое кожаное кресло. — Шикарно у вас тут, — добавил он, озираясь. — Не то, что раньше: казенные стулья, тумбочки да табуретки…
— Ну, это тоже в некотором смысле казенная мебель, — пожал плечами бывший завканц. — Да только к чему сравнивать, Роман Петрович? Право же, глупо предъявлять претензии к прошлому лишь потому, что тогда жилось скудновато. Я вот считаю, что нам с вами довелось вместе работать в славное время. В конце концов, вас ведь тоже привела сюда ностальгия, я прав?
— Она, зараза, — признался Роман Петрович. 
— Это известный возрастной феномен — тяга к былым местам, — рассудительно продолжил Александр Христофорович, тоже усаживаясь. — Так что я вас понимаю. Ничего тут не поделать, стареем, стареем. Вот если бы лаборатория в свое время вплотную занялась феноменом Макропулоса и темой Мафусаилова долголетия, а такой проект у нас в планах был, то, возможно, сейчас наш возраст не считался бы преклонным, и у нас с вами были бы совсем другие перспективы.
— Это мы-то преклонный возраст? — нарочито бодрясь, в шутку возразил помалкивавший дотоле деликатный Александр Иванович. — Не дождетесь.
— Мне нравится ваш оптимизм, — без тени лести и иронии похвалил собеседник. — Надо полагать, сердце и сосуды у вас в норме. Должен заметить, для людей вашей профессии, Александр Иванович, это редкость. А я, знаете ли, гипертоник. Но не будем уподобляться тем старикам, у которых это единственная тема разговоров. Наверняка вам хотелось бы побеседовать о чем-то более интересном. Я прав?
— Оно, может, и хотелось бы, да нужно ли, Александр Христофорович? Учитывая вашу бывшую профессию…
— Это вы сейчас о чем?
В сопровождении Руслана вошла девушка, стала перекладывать на журнальные столы содержимое большого подноса. Александр Николаевич промолчал. Александр Христофорович жестом выпроводил персонал, сам разлил содержимое хрустального графина в коньячные рюмки и подал их гостям со словами:
— Бывших профессий, Александр Иванович, не бывает.
Тут снова появился Руслан и подал шефу знак.
— Простите, отлучусь, — невозмутимо сказал тот. — За вами тост, коллеги. — И вышел.
Плотно прикрыв дверь бильярдной, Руслан наклонился к нему и шепнул: «Звонок от Михаила Ивановича». Александр Христофорович понимающе кивнул, пересек по ковровой дорожке отделанный каррарским мрамором холл, открыл электронной карточкой неприметную глухую дверь служебного помещения, включил свет, подошел к столу и взял трубку аппарата спутниковой связи.
— Кто там у тебя, Христофорыч? — спросил без предисловий хриплый голос.
— Ойрапян и Привалов.
— А-а, эти… тени забытого прошлого. Надо же, живы еще. И чего им надо?
— Пока не знаю, выясняю.
— Правильно, разберись. А с Херландией разобрались?
— Да.
— Хорошо. Тогда давай так. Я дня через два стану на рейде Монте-Карло… Погоди, сейчас точно скажу… Нет, Эльвира говорит, через два не получится. Значит, через три. Оттуда заскочу в Базель — банкиры и юристы мутят чего-то по поводу нового трастового фонда, хочу проверить. И оттуда сразу к вам… Погоди-ка секундочку, я сейчас — тут Эльвира…
На том конце пошел семейный диалог в эмоциональных тонах:
— …Кадик, дорогой, какие Кулички? Опять ты за свое. Нам же надо во Франкфурт!
— Ну, какие проблемы, радость моя, будет тебе и Франкфурт сразу после Куличек.
— Ты не понимаешь, во Франкфурте закрытый показ новой коллекции Чугги, его нельзя перенести. А потом нас ждут на благотворительном бале в Вене, ты же знаешь.
— И что? Это еще не скоро же, успеем…
— Как что! Хочешь опять распугать всех своим селедочным амбре?
— Ладно, понял. Дай договорить с Христофорычем…
Хозяин хриплого голоса, он же Михаил Иванович, он же Кадик, он же агент Кадавр, он же изделие ГОСТа 0711-1917, снова заговорил в трубку:
— Слышал? Эльвира в Кулички не хочет. Ладно, отложим это дело. Но ты все равно готовь там поляну. Скоординирую тут все и приеду. Не с Эльвирой, так с Орденоносцем. У него ностальгия, а я давно мечтаю о селедочных головах. Как когда-то, по-нашенски, по-куличкински, с чесночком. А этих двоих сами там зачистите, или прислать специалистов?
— Справимся, Михаил Иванович, сами с усами.
— Ну, смотри, под твою ответственность. Всё, отбой связи.